Тяжелее небес. Жизнь и смерть Курта Кобейна, о которых вы ничего не знали прежде

Ван Хален не понял этой очевидной лжи и, указав на Пэта Смира, крикнул: «Ну, тогда позвольте мне сыграть на гитаре этого мексиканца. Кто он? Мексиканец, да? Он черный?» Курт не мог поверить своим ушам. «Эдди пустился в такое расистское, гомофобное подшучивание, типичный деревенщина, – заметил Дэйв Марки. – Это казалось нереальным». Курт был в ярости, но в конце концов придумал достойный словесный ответ. «Вообще-то ты можешь джемовать, – пообещал он. – Ты можешь выйти на сцену после нашего выхода на бис. Просто иди туда и выступай один!» Курт умчался прочь.

К концу 1993 года Курт написал несколько размышлений о значении уходящего года. Он написал письмо в Advocate, в котором поблагодарил их за интервью и перечислил свои достижения: «Это был плодотворный год. Nirvana закончила еще один альбом (которым мы очень гордимся, хотя мы и наслушались дерьма от людей, которые до его выпуска утверждали, что мы собираемся совершить «коммерческое самоубийство»). Моя дочь Фрэнсис, розовощекое счастье, научила меня быть более терпимым ко всему человечеству».

Он также написал неотправленное письмо Тоби Вэйл. Тоби все еще надеялась завершить их часто обсуждаемый звукозаписывающий проект, и это убедило Курта – все еще страдающего от ее первоначального пренебрежения, – что она заинтересована в нем только для продолжения своей карьеры. Курт написал ей горькое письмо: «Заставь их платить, пока ты еще красива, пока они видят твои успехи, и они заставляют тебя гореть». Ссылаясь на In Utero, он заявил: «Каждая песня на этой пластинке не о тебе. Нет, я не твой парень. Нет, я не пишу песен о тебе, кроме Lounge Act, которую я не играю, за исключением тех случаев, когда моей жены нет рядом». За гневом Курта скрывалась ужасная рана, которую он все еще чувствовал из-за ее отказа. Это были не единственные язвительные, подготовленные слова для Тоби.

В очередном неотправленном письме он проклинал ее, Кэлвина и Олимпию:

В прошлом году я заработал около пяти миллионов долларов, и я не дам ни цента этому элитарному маленькому ублюдку Кэлвину Джонсону. Ни за что! Я сотрудничал с одним из своих кумиров, Уильямом Берроузом, и я не мог чувствовать себя круче. Я уехал в Лос-Анджелес на год и, вернувшись, обнаружил, что трое моих лучших друзей стали настоящими героинями-наркоманами. Я научился ненавидеть riot grrrl, движение, свидетелем которого я был с самого начального этапа, потому что трахал девушку, которая выпустила первый фанзин в стиле grrrl, и теперь она пользуется тем, что трахалась со мной. Не на полную катушку, но достаточно для того, чтобы я чувствовал себя эксплуатируемым. И это нормально, потому что я решил позволить корпоративным белым мужчинам эксплуатировать меня несколько лет назад, и мне это нравится. Это очень приятно. И я не собираюсь жертвовать ни одного долбаного доллара гребаному нуждающемуся инди-фашистскому режиму. Они могут умереть с голоду. Пусть питаются винилом. Каждая крошка для самого себя. Я смогу продавать свою бесталанную, совершенно посредственную задницу в течение многих лет, основываясь на своем культовом статусе.

В начале января Курт и Кортни переехали в свой новый дом по адресу Лейк Вашингтон Бульвар Ист, 171 в шикарном Денни-Блейн, одном из старейших и самых престижных районов Сиэтла. Их дом располагался прямо на холме у озера, в районе роскошных прибрежных поместий и величественных особняков начала века. В доме напротив висела табличка, написанная на французском языке «Парковка запрещена», а их соседом был Говард Шульц, генеральный директор Starbucks. Питер Бак из R.E.M. владел домом в квартале оттуда, и они с Кобейнами были исключением в районе, который был населен отпрысками богачей, светскими матронами и людьми, в честь которых называют общественные здания.

Их дом был построен в 1902 году Элбертом Блейном – в честь которого был назван этот район, – и он приберег для себя самый красивый и большой участок земли: почти три четверти акра, и был щедро засажен рододендронами, японскими кленами, кизилом, болиголовом и магнолиями. Это было потрясающее поместье, хотя и со странной особенностью – оно находилось в непосредственной близости от маленького городского парка, что делало его менее закрытым, чем другие дома в районе.