Тяжело в учении

Я облегченно выдохнула и устыдилась, но подружка, погруженная в свои переживания, не заметила моих душевных метаний. Нет, Рэм – это, конечно, хорошо, но никто и никогда не заменит Ланку! А после того, как она уедет в Дубравы, нам только письма и останутся…

Но пока можно жить спокойно – до мига расставания с Лантэлией еще далеко, проблемы с батюшкой, хотя бы частично, разрешились, а до начала занятий было еще два дня. Даже Остромыслу и Малику я уже попалась, была несильно отчитана и отпущена без особых моральных травм. Так что единственной головной болью оставался Лион, и встреча с наставником, которого от души потоптала моя ледяная лошадь, меня страшила.

Действительность оказалась не такой страшной, как ее рисовало воображение. Она вообще оказалась не такой.

Мы с Рэмом старательно протирали пыль с унылого фикуса, стоящего в холле жилого корпуса, когда дверь распахнулась, впуская облачко морозного пара и Лиона, как всегда мрачного и уставшего. Выдав нечленораздельное «здравствуйте», я застыла на месте, мучительно желая одернуть закатанные рукава. Метки видно не было, но мне казалось иначе.

И без того измочаленные нервы охотно отозвались на панические мысли – под взглядом Лиона треклятое солнышко будто вспыхнуло, обдав кожу нестерпимым жаром. Ойкнув, я затрясла рукой, а Лион, покачав головой, прошел мимо, не сказав ни единого слова ни мне, ни нахмурившемуся Рэмиону.

Было такое чувство, будто меня огрели пыльным мешком, ибо стало ясно – Лион видел то, что по идее не должен был видеть никто.

– Это что же, – с трудом подбирая слова и нервно потирая запястье, пролепетала я, – получается, что теперь вся Школа будет в курсе нашего нового… положения?!

– Не будет, – скрипнул зубами Рэм. – Это Лион у нас такой… Наблюдательный не в меру!

– А он…

– А он никому ничего не расскажет, – с внушающей опасение решимостью проговорил друг, а я так и представила, как мой женишок душит моего же наставника и прикапывает его в парке под особо пушистой елкой.

– Дура, – беззлобно ругнулся поймавший мыслеобраз Рэм.

– Оптимистка, – не согласившись с диагнозом, с деланым разочарованием буркнула я.

Вечер выдался ясным и теплым, и сидеть в Школе было бы преступлением. Ланка традиционно пропадала у Лиса, от общества Рэма я сама отказалась, решив, что хватит пока с меня женишка, и без того чаще обычного прибить хочется, а потому по утоптанной дорожке, бегущей от Школы в город, я шла одна-одинешенька. Успокаивающе хрупал под ногами снег, яркий закат окрасил полнеба в алые и сиреневые тона, и можно было любоваться игрой света, не отвлекаясь на суетные мысли, в последнее время одолевавшие и днем и ночью. Я и любовалась – ровно до тех пор, пока мне на голову не нахлобучили плотный мешок, после чего, обхватив поперек туловища, куда-то поволокли.

Воздуха катастрофически не хватало. Из-за подступившей паники перед глазами плыли кровавые круги, а все попытки призвать на помощь магию оканчивались неудачей. Я пробовала отбиваться, но злоумышленник был сильнее и совершенно не обращал внимания на мои жалкие потуги освободиться.

Визгливо хрустел снег под торопливыми, тяжелыми шагами, шумела в ушах прилившая к голове кровь, дыхание перехватывало от исходящего от мешка сладкого запаха, но скрип колес и лошадиное фырканье я все-таки расслышала. Паника возросла многократно, придав сил, и я забарахталась в жестком захвате чужих рук, дабы не позволить запихать себя в карету. Надежда, что кто-нибудь заметит творящееся непотребство и придет на помощь, все не угасала, и я была намерена сражаться до последнего…

Ну или до хорошего такого удара по затылку, который при правильном приложении силы вполне может стать этим самым «последним».

Голова гудела так, словно в ней поселился целый пчелиный рой; горло саднило – после криков и ругани я не могла даже шептать, а мне в ответ ни слова не сказали; сапоги я умудрилась потерять во время неравной и глупой борьбы, и сейчас неровный каменистый пол больно ранил ступни, добавляя злости и страха. Вонючую тряпку с меня сняли, однако толку от этого было чуть – вокруг расплескалась кромешная тьма, лишь где-то впереди под дуновением сквозняков колыхалось ненадежное пламя факелов. А рядом скользили тени. Я не видела, но чувствовала их; попыталась дотянуться – и поняла, что не могу. В ужасе запнулась, едва не упала, но меня поддержали и выволокли на залитую светом площадку. Привыкшие к темноте глаза заслезились, и я не сразу заметила аккуратно начертанную на идеально ровном полу пентаграмму, в которую меня бесцеремонно и втолкнули.

Упала я неудачно, до крови рассадив ладонь. А едва заслышав заунывное заклинание перемещения, в отчаянии мазнула ею по наливающимся свечением знакам, сбив ко всем бесам настройки пентаграммы.

А потом началось Бездна знает что.