Тяжело в учении

Бледно-голубой светлячок, взмывший к потолку, осветил каменные стены, уходящие вдаль надгробные плиты и стерегущие их статуи, испещренный символами-оберегами алтарь Даряны Милосердной и скорбящий мраморный лик самой богини. Дрожащие сполохи заскользили по складкам ее одежды, оживляя камень, наполнили светом застывшие глаза… Я поспешно отвернулась от изваяния и, достав веревку, аккуратно выложила на полу пентаграмму, закрепив ее по углам свечами. Зажгла фитили и погасила магический огонек. Золотистые отблески пламени создавали еще более жуткую атмосферу, а выражение лица Даряны мне и вовсе не понравилось. Бесы бы побрали эти ритуалы!.. Я сбросила на пол куртку, оставшись в длинной рубашке, дрожащими пальцами распустила косу, скинула теплые сапоги и шагнула в центр пентаграммы — одновременно с тем, как под низким сводом прозвучало первое слово просьбы-призыва. Холода я не ощутила. Вернее, к тому моменту, как мои босые ноги коснулись пола, я и сама была холоднее льда, но никаких неудобств по этому поводу не испытывала.

Времени у меня было мало. А обступивших пентаграмму призрачных фигур — много… Десятки, сотни лиц, смазанных, словно проступающих через плотную пелену тумана; прозрачные ладони на невидимой преграде, медленно, но неотвратимо покрывающейся серебряным колким инеем; застывшие взгляды, обращенные на ту сторону жизни… Я всматривалась в мелькающие лица, тянулась к ним душой, леденеющей одновременно с защитой пентаграммы, и не находила того, что так хотела отыскать. Когда хоровод призраков слился в сплошную белую стену, а холод почти добрался до сердца, в невозможной тишине прозвучал глухой, свистящий шепот:

— Ее нет среди нас… Ищи в своем мире…

Последним усилием воли я потянулась к пламени свечей. Оно вспыхнуло и взвилось ввысь, образуя сплошную огненную стену, отсекая от меня призраков и смертельный холод, возвращая чувствительность телу и душе. Упав на колени, я, дрожа, разорвала контур и едва доползла до оставленной у ступеней одежды. Закуталась в куртку, отчаянно стуча зубами, забыв о приличиях, без стеснения устроилась на алтаре Даряны и задумалась. Уходить, не добившись цели, глупо. Оставаться — страшно. В углах шевелились тени и слышались шепотки, и, хоть я и была уверена в правильности своих действий, необоснованный страх сдавливал сердце и не давал сосредоточиться. Я мотнула головой и упрямо сжала зубы, пытаясь успокоиться. Хороша же некромантка, боящаяся собственной тени и не доводящая задуманное до конца! Лион бы меня на смех поднял! Да и потом, чего бояться в родовом склепе, где каждая душа — за меня? Кровь не водица, даже смерть не может разорвать родственных уз, недаром раньше родовые склепы считались самыми надежными укрытиями… Значит, мне ничего не грозит. И я могу… нет, я обязана довести дело до конца!

С душами живых работать намного сложнее. Требуется больше силы, концентрации и времени. Все это у меня было. А опыт — он со временем приходит. Решившись, я немного переделала защитный контур и, вновь избавившись от куртки, встала в центр рисунка.

Я не сразу поняла, что все пошло не так. Едва я представила себе мамино лицо и потянулась к ниточкам силы, как холод пронзил меня с ног до головы, выбивая воздух из легких и замораживая сердце. Потеряв концентрацию, я упустила контроль над заклинанием, и тонкие ниточки-ручейки превратились в полноводные реки, смывающие все на своем пути. Шквал чужих эмоций и голосов обрушился на меня, закружил в стремительном водовороте, не давая вдохнуть и сосредоточиться, чтобы перехватить взбесившуюся силу, а вокруг кирпичик за кирпичиком выстраивалась крепкая ледяная стена, отсекающая от мира живых и не пускающая на другую сторону, чтобы хотя бы там попросить о помощи…

Голоса заполняли сознание, оглушали, лишали воли; я билась в крошечной ледяной тюрьме, но лишь разбивала руки в кровь — столь прочны были стены. Легкие горели от недостатка воздуха, перед глазами плыли алые сполохи, когда лед глухо застонал и обратился в пыль, а чьи-то руки подхватили меня и потянули на свободу, к свету, воздуху и жизни.

Вновь слышались голоса, но, в отличие от тех, эти были живыми, тревожными и немного злыми. Обрывки фраз не складывались в единое целое, рассыпаясь на не связанные друг с другом вопросы и восклицания:

— Что случилось?

— Почему она такая? Она вообще жива?!

— Какого беса тут происходит?!

— Не путайтесь под ногами, нужен воздух!

— Не вмешивался бы ты. За ней и без тебя есть кому присмотреть!

— Вы уже присмотрели, — зло и устало отозвался голос прямо над моей макушкой, и я, вздрогнув, наконец-то полностью пришла в себя.

Судя по вернувшимся ощущениям, меня куда-то несли; скрипел снег под чьими-то быстрыми шагами, солнечные лучи то скользили по моему лицу, то прятались — очевидно, скрытые за ветвями деревьев; правая рука, безвольно опущенная вниз, окончательно заледенела, о чем я и решила поведать миру:

— Холодно…

Это далось неожиданно тяжело; я попыталась приоткрыть глаза и закрыла их снова, ослепленная слишком ярким светом.