Тяжело в учении

— После того, как Алан вынес тебя из склепа на руках и наорал на Яра, думаю, отец с радостью превратит слухи в реальность, — хихикнула сестрица.

Все бы ей веселиться… А мне, между прочим, скоро в Школу возвращаться. И Рэму — тоже. И упасите боги, если кто-нибудь там прознает о нашей помолвке!

А Лика словно мысли мои прочитала:

— Слушай, а я все думаю — ведь в твоей Школе, наверное, много симпатичных парней! И что, неужели никто по сердцу не пришелся?

Я закатила глаза, признавая, что сестричка неисправима:

— Лика, какие парни?! У меня в первое время одна забота была — выжить и не вылететь, так что…

— Так что слепая ты совсем или просто маленькая еще, — наморщила носик Светлолика. — Я на вашем балу как следует огляделась… Да и маг тот, что из Школы седмицы две назад сюда приезжал, тоже весьма ничего был… Кстати, после его визита папочка и взбесился!

— Какой еще маг? — насторожилась я.

— Очень злой и, по-моему, совершенно чокнутый, потому что осмелился повысить голос при батюшке, — хихикнула старшая.

— Лика! Как он выглядел? — почти прорычала я. Вот когда не надо, она соловьем заливается, описывая внешность, а сейчас решила удариться в анализ характера!

— Так я и говорю — симпатичный, очень, — вздохнула Светлолика, — темноволосый, невысокий, глаза… знаешь, красивые такие, зеленющие… Кошачьи.

О… О! Какого беса?!

Я тихонько сползла по подушке и натянула одеяло на голову.

Дура! Наивная дура! Неужели я и в самом деле полагала, что Остромысл не в курсе моего происхождения?! А раз знает директор, значит, знает и Лион. Стоило бы насторожиться еще при встрече с Яром, когда мастер Ривенс был раздражен, но не удивлен. И… это он позвал дядю в Школу. Чтобы он забрал меня. Для чего?! Из-за мастера Ргеона? Ведь все началось с того дня — нам запретили покидать Школу, а Лион уехал… В Самоцветинск, к царю-батюшке, потому как его найти легче, чем Славояра. А уж отец, с помощью астролога проверив слова чародея и получив таким образом дурацкое предсказание, прислал ко мне единственного человека, с которым я согласилась бы вернуться домой…

Кажется, с царем-батюшкой нам нужно обсудить гораздо больше вопросов, чем казалось изначально. И затягивать с этим не стоит — не в том я положении, чтобы смиренно ждать милости от богов, родителя или тех же звезд, по чьей вине нам с Рэмом приходится разыгрывать не радующий нас обоих спектакль…

Кстати, Рэмиону я все рассказала. В отличие от Вилиера и любопытного Костана, которым я, ничуть не смущаясь, выдала версию о практике. Ну да, в полночь. Ну да, в родовом склепе. Кого-то из темных это удивляет? Нет? Вот и славно!

И, что самое главное, Рэм меня понял. Не задавал глупых вопросов, не ругался, а поддержал. Единственное, о чем попросил — не лезть во всякие сомнительные авантюры в одиночку.

— На этот случай и существуют друзья, — заявил он, и я в который уже раз порадовалась, что однажды наши пути пересеклись.

Эх, батюшка, что такое брак, тем более — без любви? Самое настоящее чудо в этом мире — дружба. Когда за другом и в огонь, и в воду, и в склеп… Мне искренне жаль тех, кто не может этого понять. Очевидно, в их жизни такого чуда не случилось…

Но, стоя следующим утром перед дверью в отцовский кабинет, я вовсе не горела желанием просвещать батюшку насчет дружеских отношений. А вот избавиться от перспективы брака я намеревалась. Я должна хотя бы попытаться! И понять, для чего все это нужно отцу. И что ему вообще нужно… Забавно, этот вопрос волновал меня впервые за почти семнадцать лет моей жизни.

Отец сидел за массивным столом, заваленным бумагами, и что-то писал. Солнце золотило его волосы, и ниточки седины в них казались тонкой паутинкой, которую можно снять в любой момент. Мелькнула глупая мысль, что в моих-то волосах седины видно не будет, и пропала, когда батюшка наконец-то заметил меня.

— Проходи, Вики, — кивнул он мне, и я отлепилась-таки от двери и шагнула к столу, окинув комнату быстрым взглядом.

Все как всегда, ничего не изменилось — обшитые светлым деревом стены, высокие шкафы, полные книг в золоченых переплетах, незажженный камин и придвинутое к нему кресло, на котором так же, как и на столе, лежали стопки бумаг. В этом мы с царем-батюшкой были схожи — творческий беспорядок ценили превыше нарочитой аккуратности. Только он мог бороться с данным недостатком, а я — нет.

— Вижу, тебе уже лучше, — продолжил отец, глядя на меня с опаской. Интересно, с чего бы? — Ты хотела о чем-то поговорить?

Ох, знал бы он, как сильно… Я хотела, чтобы разговор был спокойным и конструктивным, даже по пути сюда пару раз повторила про себя заранее заготовленную речь, щедро сдобренную весомыми аргументами, но, едва оказавшись здесь, забыла о благих намерениях. Я вдруг снова почувствовала себя маленькой девочкой, считающей, что ее права нарушают самым бесцеремонным образом, и поступила так, как привыкла, — то есть безнадежно глупо и прямолинейно, с ходу выдвинув главную претензию:

— Я не желаю выходить замуж, ни сейчас, ни в ближайшем будущем!

— Это для твоего же блага! — резко поднявшись, сверкнул глазами отец.