***
— Ну, и? — прозвучал недовольный голос Клода. Рыцарь в темно-синем одеянии сидел на деревянном стуле прямо напротив той кровати, в которой лежал его покалеченный товарищ. — Что между вами произошло? Сцепились как кошка с собакой.
За спиной Клода стояло еще несколько человек: Захари и Петар — напарники Клода, а также Аллен — главный врач в лагере.
Хонас недовольно отвел взгляд в сторону. На его правую сломанную руку была наложена шина. Левая же, была обмазана странной темно-зеленой мазью, которая должна была снять отек.
— Я конфисковал ее оружие.
— Украл у ребенка игрушку? — удивленно спросил Захари.
Хонас настороженно посмотрел на рыцаря и решительно ответил:
— Коса — это тебе не игрушки!
— Коса? — удивленно повторили Захари и Петар. Парни переглянулись, Клод тяжело вздохнул, а Аллен лишь пожал плечами. Уже зная тайну косы Сильвии, лекарь расслабленно ответил:
— У Сильвии странные вкусы на выбор оружия. Не вижу в этом ничего такого.
— Но коса — это символ смерти, — строго продолжал Хонас. — Это одно из оружий, созданных и существующих в империи Хастион.
Аллен вздохнул. Развернувшись, он подошел к своему письменному столу и начал быстро собирать беспорядочно расставленные по нему медикаменты.
— Поэтому, — отвечал лекарь, — Сильвия и пыталась как можно меньше мелькать со своим оружием на глазах других.
— Ты просто ее защищаешь.
— Это все? — прозвучал недовольный голос Клода.
Хонас перевел взгляд на старшего по званию и напряженно замолчал. Взгляд Клода уже казался угрожающим.
— Это единственная причина, по которой ты, натренированный рыцарь, решил вызвать на бой ребенка?
Хонас неуверенно отвел взгляд в сторону. Это не было единственной причиной, но говорить об остальных даже как-то не хотелось.
— Разве вас не раздражает то, что она себя так ведет?
— Так — это как?
— Будто ей все дозволено, — с нескрываемым презрением ответил рыцарь. — Да, у нее есть связи в верхушке, и потому она может оставаться здесь, но это не значит, что она имеет право умалять наш труд. Все то время, пока мы сражаемся, она постоянно мешается под ногами. К тому же она прямо рядом с ранеными и погибшими бегает и хохочет, будто ничего не происходит.
— Так, — Петар задумчиво сощурился, — она ребенок. Им это свойственно.
— Тогда ей здесь не место! — Хонас повысил голос и гневно посмотрел на товарищей по лагерю. — Любого другого постороннего уже бы сослали из лагеря, а ей разрешено оставаться здесь. Почему? Только потому, что у нее и ее семьи есть связи?
Аллен был удивлен. Плавно развернувшись лицом к раненому рыцарю, он спросил:
— Ты обижаешься на ее из-за того, что она родилась в богатой семье?
— Это еще здесь причем? — Хонас с отвращением посмотрел на Лекаря.
— По твоим словам, — серьезно отвечал Аллен, — я понял, что ты завидуешь ей из-за ее связей.
Хонас замолчал. Отрицать того, что он завидовал людям со связями, он не мог. Вместо этого он чуть спокойнее заговорил:
— Не было бы проблем, если бы она вернулась домой. Почему она продолжает находиться здесь и постоянно мелькать перед глазами? Почему во время сражения прячется за спинами старших, а потом ходит и хохочет во всеуслышание прямо перед пострадавшими?
Наступила тишина. Рыцари опустили головы и задумались.
— Вы думаете, я один ее недолюбливаю? — продолжал спрашивать Хонас. — Я скорее первый решил что-то с этим сделать. Остальные пока что просто помалкивают. И я уверен, что даже эта девчонка подсознательно уже ощущает недовольство, направленное на нее.
— Хонас, — низким, немного грустным тоном позвал Клод, — ты неправильно понял Сильвию. Она не из тех, кто станет прятаться за чужими спинами. Если хочешь убедиться в том, что она делала этой ночью, можешь обратиться к Индгарду, ведь во время всего сражения эти двое находились вместе.
— Клод, — так же уверенно позвал Хонас, — напряжение в лагере все нарастает. Сейчас все представители царской семьи отправились на юг, более того, сильнейшие воины и главнокомандующие также отправились туда. Север намного беззащитнее. Между воинами и магами уже пошли слухи о том, что аристократы вместе с правящей семьей просто оставили нас здесь, как приманку. Из-за этого вера в аристократию падает.
Клод вздохнул. Медленно поднявшись со своего места, парень повернулся полубоком и с тревогой в голосе ответил:
— Мы сами виноваты в наших слабостях. Мы, но не ребенок.
Хонас промолчал. Подсознательно он, конечно, понимал, что все его действия были простым вымещением накопившейся за время войны злости, но признать этого он не мог.