Тяжелый понедельник

Моника Тран уставила горящий взгляд на Вильямса. Через громкоговорители играла песня «Рэд Хот Чили Пепперс»: «Девчонка с юга с говорком нараспев…»

Сидни подбирала разную музыку для разных этапов операции. Вначале ей нравился Брайан Ферри или что-то такое же умиротворяющее. В ходе основного этапа она предпочитала «Ю-Ту», что всегда бодрило. К моменту окончания ритмы становились жесткими и быстрыми.

Не сказав больше ни слова, Тран наклонилась и принялась рыться в мешках с отходами – в кусках тканей, обрывках операционного белья и перевязочного материала, что-то беспрерывно треща по-вьетнамски.

– Ты думаешь, что я бросила салфетку и забыла, мистер Умник. Ой, простите, доктор Умник. Ты думаешь, что знаешь все. Ты даже не знаешь, как правильно сказать «фо». – Моника произнесла название вьетнамского блюда не «фо», а скорее как «фу».

Только в этот момент Вильямс заметил, что вернулась Сидни. Он смущенно умолк.

– Доктор Саксена.

Моника Тран подняла голову и тоже замолчала.

– Доктор Вильямс, на два слова.

Сидни не хотелось отменять распоряжений Вильямса, который в ее отсутствие становился оперирующим хирургом. Но официально операция была записана на нее, и в случае осложнений отвечать пришлось бы ей. Мало того, в этом споре были правые и неправые, и не прав в данном случае был Вильямс. Они вышли в предоперационную. Сидни посмотрела на молодого хирурга.

– Моника такая упрямая… – Он умолк и покраснел, ожидая, что скажет наставник.

– Она права. Знаешь, каждый год в стране хирурги оставляют в телах пациентов тысячу разных предметов, для точности – около полутора тысяч. Забыть что-то в ране – это не признак слабости, но отказ от проверки – это слабость, и слабость непростительная. Не говоря уж о том, что под протоколом операции расписываться буду я. Мне совсем не хочется завтра искать здесь, в этой операционной, забытый тобой в ране кусок марли. Я не хочу предстать перед судом, а еще больше не хочу выступать гладиатором на арене Колизея в будущий понедельник. – Последнее сразу отрезвило Вильямса.

– Либо вы назначаете рентген, либо это делаю я. Или можете вместе с Моникой поискать салфетку в мешках. – Сидни старалась подражать Хутену. Впрочем, ни для кого не было откровением, что в один прекрасный день именно Сидни Саксена может занять его место. – Но, не отыскав салфетку, вы не имеете права зашивать рану.

Вильямс поджал губы и шумно выдохнул носом. Повернувшись, он направился в операционную:

– Отлично, мы делаем рентген.

Спустя двадцать минут салфетка была обнаружена в грудной клетке больного.

Глава 16

Операция мальчика, сына Ахмада, оказалась простой и прошла без осложнений. Ребенок пришел в себя и начал задавать вопросы. Тай посветил ему в глаза фонариком и попросил поднять обе руки, внимательно осмотрел криволинейный разрез на коже головы и при этом тихо наговаривал на диктофон текст, который потом надо будет перенести в историю болезни. «Зрачки одинаковые, правильной формы, реакция на свет сохранена. Мышечный тонус и произвольные движения сохранены во всех конечностях. Ребенок правильно ориентирован в своей личности, месте и времени». Тай закончил диктовать. Он хотел добавить: «Мальчик не знает, что его отец мертв и что добрый педиатр накурился марихуаны, прежде чем посадить сына в машину и сесть за руль», – но передумал. Из своего кабинета на двенадцатом этаже спустился Хутен, чтобы помочь прооперировать миссис Ахмад. Странно, но шеф не выразил никакого неудовольствия из-за того, что Сун Пак не реагировал на вызов. Миссис Ахмад еще не вышла из наркоза, но скоро она проснется и начнет налаживать разбитую жизнь своей семьи.

Операция по поводу кисты кармана Ратке у Сэнди Шор тоже закончилась без происшествий. Мак оказался способным учеником с хорошими руками и непоколебимой уверенностью в своих силах, которой мог с некоторых пор позавидовать и сам Тай. Теперь он оказался по ту сторону баррикад, и оказался по своей вине. Как бы он ни рассуждал о причинах смерти Квинна Макдэниела, вывод неизменно оказывался одним и тем же – он, Тайлер Вильсон, приставил ружье к виску мальчика и спустил курок. Это было убийство. Разве нельзя назвать убийством неосмотрительную, непростительную ошибку, какую он допустил? Он ощутил во рту кислый вкус изжоги. Смерть мальчика поколебала его неуязвимость, тот сплав мысли и действия, который философ Михай Чиксентмихай называл потоком. Тай утратил то, чем обладал до этого. Как вернуть потерянное? Этот вопрос не давал покоя. Он старался отгонять от себя мысли о том, что будет делать, если это не удастся.