Тяжелый понедельник

– Слушаюсь, доктор В., – ответил Смайт. Он родился в Лондоне и сохранил приверженность к сценическому английскому, несмотря на то что проживал в Северной Каролине с двенадцатилетнего возраста.

– Слушай, Смайт, – обратился к нему Виллануэва, свирепо пародируя аристократический акцент младшего резидента. – Почему ты кажешься в два раза умнее меня, хотя на самом деле это я в два раза умнее?

Сестры, сидевшие за спиной Виллануэвы, дружно захихикали.

– Вы правы, доктор Виллануэва – он не просто умный, он умный с большой буквы У, – сказала одна из них, тоже преувеличенно имитируя британский выговор.

– О, а я бы хотела, чтобы меня лечил настоящий джентльмен, пусть даже и с акцентом, – фальцетом произнесла другая.

– Вы разозлите Большого Кота! – игриво отругала подруг третья сестра.

Какой-то нервный резидент взял со стола историю болезни и попытался бочком выскользнуть в палату, стараясь не попасться на глаза Виллануэве.

– Не надо так спешить, доктор Значит-Так, – окликнул его Виллануэва. Вообще-то фамилия доктора была Кауфман, а за глаза все звали его «Значит-Так», но только Виллануэва говорил это в лицо. Значит-Так остановился.

Виллануэва взял карту из рук молодого врача.

– Что это вы норовите от меня убежать?

– Нет, доктор Виллануэва, я просто взял историю.

– Что же это за такая важная история, что вы даже не хотите пообщаться с Большим Котом?

– Больной с меленой.

– И вы хотели утаить от меня такой важный случай – кровь в кале?

Сестры прыснули.

– Нет, доктор.

– Вы хотите сказать, что кровавый стул для вас важнее, чем перекинуться парой слов со мной? Я понял вас именно так.

Значит-Так занервничал и промычал что-то нечленораздельное.

– Зачем вам терять время на этого больного? – спросил Виллануэва. – Это случай для доктора Палец-В-Попе. – Гато никогда не упускал случая отпустить эту избитую шутку. Доктор Ричард Линкольн, заведующий проктологией, был замечательным врачом, но это не спасло его от прозвища Палец-В-Попе. Виллануэва снова пристал к Кауфману.

– Вы читаете все журналы. Расскажите мне то, чего я не знаю.

Кауфман задумался.

– Значит, так, – начал он. Этот вербальный тик, видимо, был врожденным. Полдюжины врачей и сестер в отделении отвернулись, чтобы Кауфман не видел их улыбок. – Динамическая искусственная вентиляция легких при хронической обструктивной болезни легких может…

Виллануэва не дал ему договорить:

– Это я видел: тяжелая неврологическая дисфункция и рН ниже 7,25 не являются абсолютными противопоказаниями – ля-ля-ля. Расскажите мне то, чего я не знаю.

Кауфман снова задумался, потом лукаво улыбнулся.

– Значит, так, лапароскопический хирург, играющий в компьютерные игры, делает на сорок семь процентов меньше ошибок…

– …и работает на тридцать семь процентов быстрее, чем его коллеги. «Архив хирургии». Придумайте что-нибудь получше.

Кауфман, воспользовавшись случаем, хотел было забрать историю болезни, но Виллануэва отрицательно покачал головой.

– Я так на вас рассчитывал.

– Ну хорошо, значит, так, вы знаете, что слово «бедлам» происходит от названия лондонского госпиталя Святой Марии Вифлеемской для душевнобольных преступников?

– Серьезно? – удивился Виллануэва и похлопал Кауфмана по плечу. – Вот это действительно интересно.

Эта веселая болтовня была прервана побитым мужем, лежавшим в третьем боксе. Словно пробудившийся от укола транквилизатора лев, он, взревев, сел на каталке, напугав все отделение.

– Чем она меня ударила? – грозно спросил он.

– Успокойтесь, мистер Мерривезер. – Невролог доктор Джонсон взял больного за плечо и попытался уложить на каталку. – Каким-то тупым предметом. А теперь давайте посмотрим, как работают ваши глаза.

Услышав вопрос, неофициальная миссис Мерривезер прервала свое повествование о боли в спине и никуда не годном муже и крикнула:

– Да настольной лампой!

Виллануэва окинул взглядом помещение и увидел, что Барни Файф тихо дремлет, закрывшись номером «Пипл». Большой Кот соскользнул со стула и занял позицию между враждующими сторонами, напустив на лицо свирепое выражение бывшего полузащитника, готового отразить любой натиск. Когда же стало ясно, что мужчина просто хотел выяснить, чем же его ударили, Виллануэва вернулся на свой стул – на свой командный пункт, откуда руководил отделением. По дороге он схватил пончик из пакета, третий день лежавшего на столе медсестер, и, улыбаясь, сел. Буквально через две секунды стул развалился. Сначала раздался подозрительный треск. Виллануэва наклонился, чтобы посмотреть, что произошло, но в этот момент точно посередине сломалась вторая ножка, и стул подломился. Гато оказался на полу. Это была картина, достойная кисти великого живописца, – пытающийся встать трехсотпятидесятифунтовый латиноамериканец в едва сходящейся на нем хирургической форме. Смущенный, целый и невредимый, он наконец поднялся на ноги. Теперь, когда стало ясно, что ничего страшного не произошло, в собравшейся вокруг маленькой толпе послышались приглушенные смешки.