Тяжелый понедельник

* * *

Тай приехал в больницу, поставил на парковке мотоцикл и вошел в здание за несколько секунд до посадки вертолета. Он выбежал на посадочную площадку.

– Рассказывайте, – крикнул он, стараясь перекричать шум вращающихся лопастей и помогая выкатывать носилки через стеклянную дверь.

– Мини-фургон с тремя пассажирами. Отец был за рулем. Погиб на месте. Остались сын десяти лет, скорее всего с эпидуральной гематомой, и мать – ее доставят минут через пять с подозрением на внутримозговое кровоизлияние в правой лобной доле… состояние не внушает оптимизма. Видимо, ее тоже придется срочно оперировать.

Тай взглянул на карту.

– Ахмад, – прочитал он вслух. Да, погибший отец был Ахмад, врач-педиатр.

– Боже мой! – воскликнул Тай. – Я же его хорошо знал!

Фельдшер посмотрел на Тая.

– Может быть, вы знаете и о его наркотических привычках? – Он помолчал. – Да, этот любимый всеми педиатр был здорово возбужден, когда садился за руль семейного авто.

Послышался шум мотора приближавшегося второго вертолета с миссис Ахмад на борту.

– Нам нужен еще один нейрохирург, – крикнул Тай вышедшей на площадку медсестре. – Кого мы можем вызвать?

– Пака, – ответила она. – Суна Пака.

В десяти милях от больницы, в медицинском центре графства, доктор Пак пытался собраться, осмыслить происшедшее и как-то объяснить то, что увидел на снимке. Ошибки быть не могло. За пять минут отрицание очевидного сменилось безудержным гневом, а потом смирением. У Пака подогнулись колени. В поисках опоры он ухватился за стену и сбил на пол детский рисунок – аккуратное изображение пестрой бабочки. Раздался звон разбитого стекла, и в кабинет вбежали врач и медсестра.

Сун Пак гнал свою «хонду» к больнице, держа на коленях большой конверт со снимком. Глаза его были красны от слез, которые он то и дело непроизвольно смахивал ладонью. Лежавший рядом с ним пейджер беспрерывно жужжал, но он не слышал сигнала. В салоне громко звучала «Рапсодия в стиле блюз». Пак прибавил громкость. Это была первая американская музыка, которую он услышал на родине, в Корее, и тогда же впервые захотел переехать в Соединенные Штаты. Классическая, смешанная с джазом музыка тогда его словно заворожила. Это был музыкальный калейдоскоп Америки, ее плавильного котла, ее имперского сумасшествия. У рапсодии был стальной ритм и трещоточные эскапады – Сун тогда снова и снова проигрывал мелодию в крошечной комнатке общежития на окраине Сеула. Теперь он твердо держал руль и ехал с предельно допустимой скоростью, не обращая внимания на сигналы какого-то водителя за спиной, призывавшего ехать еще быстрее. Но он сейчас мог думать только о прооперированных им больных с глиобластомой. Некоторые прожили после операции несколько лет, но в большинстве случаев срок выживания составлял 14 месяцев, для точности – 14,6 месяца. Столько прожил Тед Кеннеди и, по иронии судьбы, Джордж Гершвин, автор звучавшей в машине, будто реквием, музыки.

Обозвав доктора Милнера – или Миллера? – идиотом за то, что тот пытался убедить его нейрохирурга в том, что опухоль может оказаться и доброкачественной, он позвонил в больницу и попросил секретаря Хардинга Хутена, Энн Холланд, назначить ему встречу с шефом. Энн заколебалась, но Пак настаивал, и она в конце концов согласилась.

После этого Пак, с трудом попав в рукава, надел куртку и вышел из медицинского центра.