Тяжелый понедельник

– Ты бы лучше отвалил, он же тебя прибьет.

– Ты же хочешь уйти? Так уходи, – сказал Виллануэва. Он сделал шаг вперед и встал между ними, глядя мужчине в глаза. Его подружка – если можно так ее назвать – несколько мгновений ошарашенно пялила глаза на неожиданного защитника, потом резко повернулась и пошла прочь. Протолкавшись сквозь толпу зевак, она не оглядываясь пустилась бежать.

Парень уставился на Виллануэву горящими глазами. На щеках его заходили желваки.

– Не лезь в мои дела, ублюдок, – процедил он сквозь зубы. – Ты сейчас дождешься.

Он откинул полу куртки и положил ладонь на рукоятку пистолета.

– Папа, идем! – раздался откуда-то сзади голос насмерть перепуганного, плачущего Ника.

Послышался вой полицейской сирены, и на площадь въехал патрульный автомобиль с включенной мигалкой. Мужчина убрал руку с пистолета и сильно ударил Виллануэву в грудь. Джордж был готов к удару и напряг мышцы, вспомнив, как останавливал рвущихся вперед линейных игроков соперников. Он даже не пошатнулся. Не веря своим глазам, мужчина злобно уставился на него, из последних сил стараясь напугать. Однако было видно, что он испугался сам. Виллануэва продолжал спокойно и насмешливо смотреть ему в глаза.

– Ну, все? А теперь убирайся!

Завидев приближавшегося патрульного полицейского, мужчина суетливо отвел взгляд и начал бочком уходить. Виллануэва посмотрел ему вслед, а потом нашел Ника в расходящейся толпе.

– Папа, ты сумасшедший.

– Я вырос среди таких тварей.

– Об этом я и говорю.

Виллануэва потер грудь:

– Ударил он меня сильнее, чем я ожидал.

– Он мог тебя застрелить.

– И мы не попали бы на вегетарианский обед, да, Ник?

– Папа, я серьезно.

Они свернули за угол и вошли в маленький ресторанчик.

Глава 23

Из операционной Пака привезли в неврологическое отделение интенсивной терапии, где вокруг наставника тотчас сгрудилась разноликая и разноплеменная толпа его верных резидентов. Рядом с кофейником и микроволновкой на сестринском посту кто-то из них положил коробку с разными сортами чая. Черный «Эрл Грей» – для пакистанцев и индусов, зеленый – для корейцев, рейбуш – для африканцев. Молодые люди пили чай, суетились и ждали пробуждения учителя. Разнообразно коверкая английский язык, они обсуждали возможные варианты послеоперационного сценария, волнуясь за человека, который твердой рукой вел их по нелегкой жизни на новой родине.

– Хорошо, что опухоль оказалась далеко от полей Бродмана сорок четыре и сорок шесть, – профессорским тоном изрек один из них.

– Да, но что будет с тонкими движениями, без которых он потеряет квалификацию? – возразил голос с резким британским акцентом.

– Это зависит от того, насколько радикально оперировал доктор Хутен – удалил ли он всю опухоль или постарался сохранить функции мозга? – произнес другой голос с рубленым, как у Пака, акцентом.

Дело кончилось тем, что сестры выпроводили их из палаты.

Проведя в операционной почти двенадцать часов, Хутен вышел из больницы и сел в свой «вольво». Он страшно устал, но был очень доволен, что сумел удалить глиобластому почти целиком. Еще недавно после такой операции он вернулся бы в свой кабинет и занялся делами, но сейчас он был измотан до предела. Он пытался утешить себя тем, что его выбила из колеи необходимость оперировать друга и коллегу, но в глубине души понимал, что это неправда. Во время любой операции – как только включалась лампа, как только он начинал смотреть в рану сквозь увеличительные стекла микроскопа на обложенную голубоватым бельем опухоль – больной для него как человеческое существо исчезал. Оставалось только операционное поле, маленький прямоугольник живой ткани, чисто медицинская проблема – опухоль, которую надо было резецировать, аневризма, которую следовало клипировать. Правда заключалась в том, что он постарел и сдал. Теперь он уже не мог без устали тянуть весь этот воз круглые сутки, как это было, когда он стал главным хирургом больницы.