Тяжесть венца

Наверное, никогда в жизни Оливер не произносил такой длинной речи. Анна смотрела на него, чувствуя, как в ее душе поднимается волна безысходной печали. Этот друг и верный спутник прошлых лет, рыцарь с гербом Бурого Орла на груди, был олицетворением Нейуорта, который теперь отказывался от нее навсегда. У нее были Мидлхем, Шериф-Хаттон, Хэлмси, другие имения и замки, разбросанные по всему Северу Англии, но дома, надежного пристанища, у нее больше не существовало. Она никогда не осмелится явиться в Гнездо Орла, не сможет опуститься на колени у праха мужа и своего мальчика…

Усилием воли она сдержала слезы. Попыталась было что-то сказать, но слов не было.

Оливер указал ей крюком в сторону.

– Возвращайтесь, леди Анна. Ваши люди давно ждут вас и наверняка недоумевают, о чем герцогиня может так долго беседовать на дороге с каким-то воином.

Анна оглянулась. На склоне холма она увидела леди Харрингтон, Эмлин Грэйсток, Уильяма Херберта, нескольких стражников в ливреях дома Глостера и даже карлика-шута, собирающего цветы. Ее настоящее… Пора было возвращаться в реальный мир.

Она взглянула на сидевшего верхом Оливера. Ее прошлое… Анна ощутила резкую боль в сердце. К горлу подступил ком.

– Прощай, Оливер. Да хранит тебя Господь.

Она закусила губу и смахнула пальцем скатившуюся по щеке слезу.

Оливер окинул ее внимательным взглядом.

– Прощайте, моя леди. И знайте: если придет беда, если вам понадобится помощь, вам стоит только позвать.

Анна улыбнулась, но улыбка вышла жалкой.

– С чего ты взял, что со мной может случиться беда?

Не отвечая, Оливер пришпорил коня и умчался.

7 Вторая королевская чета

В начале октября, за два месяца до положенного срока, у Анны начались предродовые схватки. Ричарда в Мидлхеме не было, и, когда Анна взволнованно сообщила фрейлинам, что, кажется, ее время пришло, в замке поднялась невероятная суматоха.

Слишком неожиданно, слишком рано, хотя, что и говорить, вся вторая половина беременности у герцогини протекала крайне тяжело.

Все единодушно решили, что у нездоровой, с трудом носившей плод супруги герцога будут тяжелые роды, однако уже через пару часов Анна произвела на свет крошечного семимесячного младенца.

Она была настолько ошеломлена таким быстрым исходом, что даже не спросила о ребенке.

– Мальчик! – радостно возвестила повитуха, показывая ей издающий слабые квакающие звуки иссиня-багровый комочек плоти.

Так сложилось, что своих новорожденных детей от Филипа Анне доводилось видеть лишь некоторое время спустя, уже обмытых, спеленутых, с крошечными носиками и пухлыми щечками. Она влюблялась в них тотчас, они казались ей маленькими ангелами, ниспосланными ей небом. Сейчас же, когда она глядела на этого жалкого заморыша с костлявыми, похожими на паучьи лапки конечностями и страдальчески сморщенным личиком, она не испытывала ничего, кроме брезгливого любопытства.

– Какой он безобразный! – только и сказала она.

– Погодите, ваше сиятельство, скоро он станет для вас самым красивым мальчонкой в мире, – со знанием дела заметила повитуха.

– Если, конечно, выживет, – добавила статс-дама Матильда Харрингтон. – Младенец весьма слаб.

Поскольку дитя явилось на свет раньше срока, предназначенная ему в кормилицы знатная дама еще не разрешилась от бремени, и поэтому пришлось довольствоваться первой же здоровой крестьянкой из ближнего селения. У нее уже было пятеро детей, и она с готовностью взялась выхаживать хилого отпрыска герцогини.

– Ничего, мой первенец тоже явился на свет прежде положенного времени, а теперь, глядишь, уже отцу на пашне помогает. Малыш справится, в нем течет кровь королей!

Она сказала это с такой неожиданной силой и нежностью, что Анна взглянула на женщину с недоумением, ощутив что-то похожее на ревность. Впрочем, сама она никаких глубоких чувств к младенцу не испытывала.

Об этом же она сказала и Ричарду, когда спустя три дня после рождения младенца он прибыл в Мидлхем. Герцог долго просидел у колыбели наследника, разглядывая его с любопытством и странно растроганным выражением на обычно непроницаемом лице.

– Все вокруг говорят, что он очень слаб, – наконец обратился он к жене, и в его голосе проскользнуло легкая неприязнь, словно Анна была повинна в том, что раньше срока разрешилась от бремени.

– Даст Бог и Пресвятая Дева, он выживет, – ответила герцогиня, стараясь вложить в свой голос как можно больше уверенности.

И тем не менее жизнь маленького Эдуарда (как поспешно окрестили младенца, опасаясь, что он некрещеным предстанет пред Спасителем) почти месяц оставалась под угрозой. Ребенок то отказывался есть, то его ножки сводило судорогой, так что доставленные в Мидлхем ученые лекари приходили в отчаяние, не зная, что и подумать. Иной раз сердце младенца едва билось, и все начинали молиться, полагая, что пришел его последний час. Могла ли Анна по-прежнему оставаться равнодушной к этой крохотной жизни? Ночи напролет она проводила в часовне рядом с Ричардом Глостером, и впервые Анна видела герцога в таком отчаянии. Она пыталась утешить его, но лицо Ричарда только искажалось гримасой темной злобы.