Тяжесть венца

– Когда-то вы обвинили меня в недостаточной скорби по поводу смерти человека, предавшего вашего отца, – Джорджа Кларенса. Теперь ставите мне в вину, что я недостаточно люблю своего венценосного братца. Меня тошнит от этого лицемерия, Анна. Вам-то уж по крайней мере доподлинно известно, как намеревался поступить с вами Нэд, когда вы были его заложницей. Или вы запамятовали, какое послание вез от Эдуарда во Францию Филип Майсгрейв?*

Анна вздрогнула, услышав имя, которое герцог никогда при ней не произносил. И вдруг стала совершенно спокойна, словно одно упоминание имени Филипа могло послужить ей защитой против сатанинской силы Ричарда Глостера.

Она неспешно опустилась в кресло, поставив ноги в узких башмачках на резную скамеечку.

– Я прекрасно помню содержание того письма, как и подпись под ним. Но мой отец глубоко сомневался в том, что Эдуард Йорк, которого он хорошо знал, мог написать такое письмо без чьей-либо подсказки. Мой покойный супруг Филип Майсгрейв сообщил мне однажды, что король Англии, нередко откровенничавший с «разбойником из Пограничья», как вы иной раз его называете, написал это письмо под диктовку.

Она смотрела на Ричарда, и ей казалось, что даже в полумраке она различает, как тот напрягся. Но и она тоже замерла, так что, когда в камине с треском обрушились прогоревшие поленья, взметнув столб искр, оба невольно вздрогнули.

Ричард, прихрамывая, приблизился к ней.

– Вы, Анна, говорите это так, словно уверены, что именно я пытался шантажировать Уорвика, угрожая вашей жизни.

Анна растерянно молчала. Ей всегда было трудно предугадать, что предпримет супруг в следующую минуту. Так и теперь, вместо того чтобы уличить его и пролить свет на давнишнюю тайну, она внезапно оказалась в роли обвиняемой. Она не могла опираться только на смутное подозрение.

Ричард молча удалился. Выглядел он так, будто ему нанесли смертельное оскорбление. Прежде Анна, пожалуй, испытала бы даже чувство вины, но сейчас она слишком хорошо знала своего супруга и, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, стала вспоминать его брата-короля. Она с трудом могла представить Эдуарда таким, каким описывал его Ричард. Последний раз она видела его в ту роковую весну, когда решался исход войны Алой и Белой Розы. Оказалось, что она помнит его весьма смутно. Гораздо отчетливее были детские воспоминания, когда Анна считалась невестой молодого короля. Тогда он представлялся ей прекрасным, как сам Роланд или все рыцари Круглого стола, вместе взятые. Ее он уже тогда не воспринимал всерьез, дразнил и подшучивал над ней, но в его шутках не было язвительности, скорее, некое ленивое добродушие. Даже когда она бранилась во время торжественных церемоний, прятала под крышкой блюда в центре пиршественного стола дохлую кошку, а во время процессий прыгала и толкалась, он никогда не пенял ей, а просто делал вид, что ничего не замечает. Возможно, она даже была по-детски влюблена в него, но вскоре забыла об этом, когда в ее сердце поселилась обида на него. Эдуард же перестал думать о ней, едва за Анной захлопнулись двери аббатства. По крайней мере, когда она узнала, что он женился на другой, то не слишком страдала, лишь вздохнула при мысли, что так и не бывать ей королевой.

Встреча короля Эдуарда IV со второй королевской четой произошла осенью в замке Ноттингем. Монарх прибыл с многочисленной свитой, кортеж его растянулся почти на милю, и все же английский король представлял собой жалкое зрелище. Его внесли в зал ноттингемского замка в паланкине, ибо он так ожирел, что с трудом передвигался самостоятельно. Лицо его расплылось, прямой некогда нос казался крошечным на широком желтом лице, лучистые глаза прятались среди складок жира. Одетый в златотканый долгополый камзол-пелерину, король напоминал какого-то языческого идола, а сквозь облако ароматов духов и притираний явственно пробивался кислый душок пота, свойственный всем чрезмерно полным людям.

И все же, когда Эдуард улыбнулся, обнажив превосходно сохранившиеся ровные зубы, в нем на мгновение промелькнуло что-то от былой красоты. Анна наблюдала встречу братьев, и ее поразило, что улыбка Эдуарда была светлой и открытой, Ричард же, изящно опирающийся на трость, элегантный, несмотря на увечье, улыбался скупо и желчно.

В тот вечер Ричард представил королю свою супругу. Старый ловелас, Эдуард ощупывал ее блестящими от восхищения глазами.

– У нас в Лондоне говорят, что герцогиня Глостер прекрасна, как царица цветов Титания. Я верил в это, но все же для меня вы оставались лягушонком Невилей. Ныне же… Воистину месть в руках Господа. Когда-то я отказался от вас – и поглядите же теперь на меня. Зато я могу поклясться, что еще не одну ночь ваш колдовской образ будет тревожить мои сны.

Речь Эдуарда могла показаться двусмысленной, но Анна неожиданно для себя улыбнулась монарху. Удивительно, но его обаяние все еще имело силу. И Анна провела с королем почти весь вечер, вспоминая прошлое, они весело смеялись и шутили.