Тяжёлая вода (СИ)

Получается, разговор обо мне в кругах заморской компании, и даже в ее верхнем руководстве, идет уже давно. Они планируют назначить меня капитаном корабля. И не просто капитаном. В королевском флоте звание коммодора означает, что этому офицеру дозволяется командовать кораблем первого ранга. На своем веку Мигит видел только двух капитанов кораблей первого ранга, и были они весьма почтенного возраста, законченные деревянные служаки, отдавшие службе на флоте десятки лет. Но, мало того, звание коммодора давало не только возможность управлять вымпелом первого ранга, но и вести целое соединение боевых кораблей! И это все они говорили про меня?..

Греяс немного смущенно кашлянула, прерывая затянувшееся молчание, и сказала:

— Капитан? Или… коммодор, я должна была сказать…

Оторвавшись от мыслей, Мигит взглянул на нее.

Я ведь так ее и не рассмотрел. Не мог обратить внимания ни на что, кроме ее лица да своих мыслей.

Теперь он восполнил этот недостаток.

Греясс не была похожа на ту девушку, которую Мигит когда-то видел или ожидал увидеть. Он совершенно точно мог сказать, что в ней не осталось совсем ничего от той Греясс Галивал, какую он знал. В своих размышлениях он всегда собирался увидеть ее такой, какой запомнил. Хотя, обычно он не запоминал девушек, с которыми лишь собирался провести одну ночь, а затем испариться навсегда. Но эта ночь была не такой, как другие.

Она была наряжена в широкое платье с идеально подчеркнутой талией и не по возрасту ощутимой грудью. Шелк и кружево, блеск драгоценностей на нежной бледной коже — ко всему этому Мигит был привычен. И все же, он нашел в ней что-то, что его заинтриговало. И действительно, какого мужчину не заинтересует такая? Рыжие волосы в изысканно-незамысловатой прическе, подчеркивающие ее молодость и невинность, веснушки, бледно-алые губы, полные, словно спелые виноградины, и манящие прикоснуться. Это было в блестящей зале, в окружении сотни людей. На званом банкете, куда холостые мужчины вроде Мигита ходят добыть себе теплое девичье тело на ночь, а девушки, вопреки желаниям гувернанток и матрон, ищущих своим подопечным достойную партию для брака, — почувствовать на себе волшебное чувство оргазма, о котором им рассказывали более прыткие и обезьянистые их подруги.

Ее ненышний образ резко контрастировал с тем, что видел раньше Мигит. Не было на ней платья с кружевом, не было драгоценностей. Не было прически с жемчугами. Греясс была одета в штаны белой замши, пошитые явно по ее фигуре, и совершенно явно так, чтобы к ней кругом прилегать, и тонкую рубашку с рукавами слишком длинными, и потому закатанными на запястьях, достаточно тонкую, чтобы в некоторых местах сквозь нее было видно кожу, но достаточно свободную, чтобы не прилипать к телу везде.

Она была в перчатках. Не в тех, тончайших, кружевных, мягко охватывающих ручки молодых девушек от кончиков пальцев и выше локтя. Эти перчатки были из кожи, потертой и, должно быть, грубой, покрывающих предплечье с заносом на запястье твердой продолговатой пластиной, защищающей от случайных травм при ударах. В таких учатся владеть мечом. Мигит носил такие, когда тренировался. Неудобны, но надежно предохраняют от переломов запястья при метких ударах учителя.

И рыжие волосы, цвета меди. Они собраны на затылке в неприметный пучок, который едва было видно.

Она их обрезала, понял Мигит. Обрезала наверняка после того дня…

От этой мысли через грудь прокатился холодный и колющий комок.

— Греясс…

Мигит сам не понял, почему сказал так. Понял лишь позже, когда понял и другое — то, что сейчас не имеет значения, что произошло в ту ночь, и в следующий за ней день. А значение имеет только то, что случится сейчас. И позже, разбираясь в своих мотивах, Мигит понял, что не хотел и не мог отвернуться от нее.

— Греясс. Я… не хочу, чтобы мы так… говорили. Давайте будем говорить как обычно?

Он совсем не ждал такой реакции. Веснушчатое лицо Греясс подернулось.

Она плачет, понял Мигит.

А через мгновение она повисла у него на шее.

Он понимал, что никак не мог поступить иначе:

Вместе с тем, как ее руки обвились вокруг его шеи, и вздрагивающая от всхлипов, она уткнулась лицом ему в грудь, он обнял ее обеими руками. А больше ничего делать было и не надо.

— Господи, Мигит… Я думала, вы не выживете…

Она что-то говорила. О людях, которых Мигит вспоминать не хотел. О каком-то Брее, о Вегисе, о Диемане. Часть сознания Мигита знала этих людей. Все они были мертвы. А, вернее, убиты. Убиты чудовищем в грязной таверне. Там же, и тогда же, когда Мигит лишился всего, что знал.

Она говорила и говорила, не умолкая. Говорила о том, как ждала его, как думала о нем, как рыдала за каждого умершего за нее, и как страдала от того, что едва не погиб Мигит.

А ему было стыдно.

Как же был я глуп, думал он. Что взбрело мне в голову? Как я смел только подумать о ней плохо?

Он пытался успокоить ее, как умел. Умел он плохо, но, при этом, почему-то, получалось.

Она подняла голову, не отстраняясь. Ее рука потянулась вверх, к лицу Мигита. И это движение могло показаться простым, но Мигит сразу понял.