Тяжёлая вода (СИ)

— Боюсь, что нет. Капитан Улькаир — магребец, а у них здесь, на островах, есть обширная подпольная община. Можно сказать, что она… конкурирует с организацией Красной Дамы.

В пиратском море — пиратский профсоюз, и даже не один. Как здорово, думал Джаг, возвращаясь в бунгало, что у человека в любой ситуации есть выбор. Правда, не такой широкий, как хотелось бы. В магребский меня не пустят — я ведь не обрезанный говнорожий урод, а нормальный парень. Так что, либо идешь в профсоюз этой Красной Суки, либо кормишь червей.

Марна была на прежнем месте.

— Чего он хотел?

Джаг уселся на стул и вкратце пересказал ей суть разговора, а потом спросил:

— Вот скажи мне, ты слышала хоть раз об этой Красной Даме?

— Моряки в команде рассказывают истории. В том числе и про нее. Говорят, немногие люди знают ее в лицо, и никто не знает, где ее искать. Она всегда приходит сама.

— Косит под удачу, — пробормотал Джаг.

— Что?

— Ничего.

Джаг разом опрокинул в себя полкружки неразбавленного рома. Вместе с опьянением откуда-то из глубины поднималась гудящая злость.

— Проклятье, все точно так же, как и там. Почему?! Я то думал, тут все по другому. А тут все так же. Как в обосранной Авантии. Куда ни пойди — везде уже есть чья-то власть. Кто-то уже успел наложить свои гадкие лапы. Все одно, сука, к одному. Опять надо кому-то присягать. Кому-то кланяться.

Джаг вскочил со стула.

— А Я НЕ ХОЧУ! Не хочу я, поняли?! Не за этим сюда пришел!

Кучки пьянствующих негров нервно поглядывали на Джага. На плечо легла рука. Не так, как ложится рука убийцы. Скорее, рука друга. А, может, и не просто друга.

Джаг сел обратно на стул, и Марна села напротив. Она смотрела на него расстроенным взглядом.

Так дети смотрят на сильно заболевшего друга, который, может быть, уже никогда не выйдет с ними играть.

— Вот есть в этом мире хоть одно место, куда люди еще не добрались со своей сраной властью?

Джаг поднял заботливо наполненную негром-барменом кружку.

— Если есть, я хотел бы там жить…

***

Джаг проснулся от того, что очень сильно хотел отлить. Первое, что он понял, когда к нему вернулась способность мыслить — я еще пьян, а значит, прошло не так много времени с последнего воспоминания.

Из последних воспоминаний у Джага было не так уж много: сначала он с Марной пьет ром кружками. Потом пляски за руку в толпе, смех. А потом…

Она была мягкая и теплая. И очень открытая.

Джаг был слишком пьян, чтобы совладать с ее платьем, и она помогала ему, направляя его руки.

Ему было важно, чтобы она была полностью голой. Не опрокинуть и задрать платье. Не по-звериному. Хотелось чего-то ценного, человеческого. Она хотела того же. Его рубаха улетела прочь, штаны тоже. Она стащила с него сапоги. Расшнурованное платье соскользнуло с нее, обнажая небольшие грудки с маленькими темными сосками.

Скромное платье укрывало от глаз ее бедра и ягодицы. Руки нашли их тут же, сквозь ткань, и сочли эту ткань лишней. Платье летит прочь.

Женщины дышат грудью. И первый вдох, тот самый, сразу после того, как достиг ее, отрывистый и сильный, сам собой награда.

Ее губы оставались раскрыты для поцелуев. Их невозможно было игнорировать. Она вдыхала и выдыхала в такт движениям. Не как бордельная девка, без глупых криков. Она делала это для себя. Удовлетворяла свои желания, а не чужие.

Спина ее выгибалась, и нельзя было не принять ее движения. Не поощрять их. Губы открывались, желая поцелуя. Он откликался на их зов.

В ней притягивало все. Ее кожа. Ее волосы. Нежная шея, выделяющиеся ключицы, груди с напряженными сосками, мягкий, но упругий живот. Никто не давал команд и не выпонял их. Они действовали так, как велит природа.

Одна рука ложилась ей на грудь, другая на шею. Ее глаза были прикрыты, а каждый толчок сопровождался выдохом. Пальцы сами просились к ее коже. Гладили живот, и спускались ниже, чего она уже не могла перенести без стона.

Они лежали на боку, его рука на ее бедре. Исследует, медленно, но настойчиво. А затем резко и грубо. Она вдыхает так же, всей грудью, и ей словно не хватает воздуха. Все чаще и чаще. Она выгибается все сильнее и сильнее. Губы все просят поцелуя и легко его получают. Рука сильно сжимает ее шею, она вздыхает сильнее, и по ее телу пробегает слабая дрожь, после которой ее руки машинально тянутся вниз. И снова. И снова.

Ее глаза закрыты, зато открыты губы. Лежит на спине, голени закинуты ему на плечи. Его ладонь придерживает ее за спину, а она не может продышаться.

Толчок, другой. Она вскрикивает от боли. Слишком глубоко. Но она не против. И еще раз, и еще. Она смотрит в глаза, уже не прикрывая веки, и ясно давая понять, что не останется довольной, пока не получит свое сполна.

Нежность улетучивается, движения грубеют, и это заставляет ее грудь подниматься чаще. Запах ее кожи друманит, она сама доводит до сумасшествия. Через несколько мгновений она получает то, что желала.

Они лежат на траве, не способные пошевелиться. Одна рука обнимает ее за грудь, другая за бедро. Он смотрит ей в затылок. В ее темные и ароматные волосы. Кто знает, куда смотрит она….

***