— Знаешь? Как? По слухам и рассказам? О нет, Джаг. Едва ли ты в самом деле знаешь моего господина. Но… Возможно, у тебя будет шанс по-настоящему узнать его.
Она резко развернулась и скрылась в тени стоявших кругом негров.
Среди столпившихся на палубе силуэтов Джаг снова увидел небольшую черную фигуру. Но это была не Марна. Щуря глаза, он, наконец, разглядел ее лицо. Это была Нинга, молодая негритянка, которую Джаг помнил еще из рабского трюма. Та, которую он взял в заложники, та, которая провела весь путь пристегнутой к его клетке.
Она приблизилась к нему и опустилась перед ним на колени. На ней не было никакой одежды, она была совсем голой. А приглядевшись, Джаг увидел, что все ее тело покрыто рисунками. Запах крови моментально ударил в ноздри, не оставляя сомнений, как они были нарисованы.
Он не понимал ее слов, но почему-то знал их значение.
— Умри. Умри! Умри! — проговорила она.
Ударили барабаны.
В тот же момент глаза юной негритянки резко закатились, ее голое тело пробрала дрожь, и она стала медленно раскачиваться в такт ударам.
Сквозь густую мутную пелену, одолевающую глаза, взгляд Джага скользил по окружавшим его фигурам. Все они были полностью голыми, мужчины и женщины. Тощие, костлявые, неказистые фигуры бывших рабов. В ночи, в свете неровных огней от факелов, они больше походили на живых мертвецов. И все размеренно раскачивались в такт барабанам. Их черные тела почти сливались с темнотой и были видны лишь их глаза. Они закатывали их, как и Нинга, подчиняясь дурманящей музыке барабанов, и во тьме были видны лишь белки глаз, которые двигались в жутком ритме.
Из круга одна за другой выходили полностью голые, изрисованные кровью негритянки. Они становились вокруг него на колени и их тела пробирала крупная дрожь, точно так же, как худое тело юной негритянки прямо перед его лицом.
В темноте раздался голос Марны. Как и прежде, Джаг не понимал ее слов. Но, почему-то, понимал их смысл. Он звучал, словно кровавая песня, самая темная и кошмарная, какую можно себе представить. Цепенеющий ужас окутывал каждую клетку тела от звука самых страшных слов, которые никогда не должны были быть произнесены и звучали сейчас впервые с ужасных древних времен, память о которых все еще живет в каждом человеке, погребенная под тысячей слоев защиты. Неотличимая от выдумки, эта память могла показаться наваждением. Но не казалась. Она была совершенно реальна, потому что слова, звучавшие в песне, будили ее претворяли в жизнь.