Тяжёлая вода (СИ)

— Где моя свинина? — осведомился он. Старик без слов умчался прочь, и через мгновение появилась перепуганная до чертиков служанка с большой плоской миской, на которой дымились сочные куски поджаренной свинины. Она также принесла сдачу — два таката и десять перинов. На вопросительный взгляд Джага она залепетала что-то невразумительное.

— Нет, оставь себе, это за урон. Как я уйду — выкинь этих покойников на улицу и помой хорошенько полы. У этих педерастов наверно даже кровь смердит.

Джаг взял нож и вилку, и принялся за свинину. Наконец он чувствовал, что похмелье проходит, и ему, как обычно в это время, хочется есть. Свинина получилась слегка недожаренной, но об этом Джаг не беспокоился. Мясо есть мясо.

И только где-то в уголке сознания, под хрипы все еще ползущего капитана Камилари, смешиваясь с тяжелым запахом крови, звучал едва слышимый, заглушаемый сознанием вопрос.

Господи, что я за тварь такая?

***

Было около шести часов вечера. Сумерки опускались на столицу Авантийской империи. Джаг уже часа два слонялся по улицам. Осушив бутылку рома, вторую он забрал с собой и теперь предавался пьянству на любом подходящем углу.

Несколько часов назад ему казалось, что у него есть какая-то жизнь и какие-то дела. Он был офицером Его Величества, лейтенант Джаг Марно. Ему нужно было до заката явиться на корабль, который увез бы его к далеким островам Цепи.

Бурная ночь поставила жирный крест на всей его прежней жизни. Раньше Джаг был совершенно точно уверен, что на пьяную голову он способен на совершенно разные бесчинства — он мог драться, биться даже на смерть, хоть до смерти никогда не доходило. Он был готов идти на самые бестолковые авантюры. Положить голову в пасть тигру — это было в его духе. В духе пьяного Джага. Но теперь, после всего услышанного, надо было признать, что пьянство открыло новые грани безумия.

На званом банкете, в окружении десятков людей, которых он так или иначе знал, и которые знали его, изнасиловать шестнадцатилетнюю суку из знатного рода. Будучи офицером короны.

Вспоминая те моменты — теперь в памяти они были вполне отчетливыми и ясными, — Джаг понимал, что ему не нужна была эта чертова девчонка сама по себе. Ему не хотелось трахаться, он не искал женщины, его не манила ни ее красота, ни ее девственная щель. Ему не нужно было то, что ищут маньяки и насильники, выслеживающие своих жертв месяцами и исходящие по ним слюной, или выходящие на улицу ночью, ослепленные недотрахом и готовые кинуться на первую попавшуюся бабу, лишь бы все у нее было на месте. Его не интересовала ни личность, ни честь, ни физиология этой рыжей девки по имени Греясс Галивал. Ему хотелось чего-то другого.

Чего мне хотелось — вновь и вновь спрашивал сам себя Джаг. И ответ приходил к нему. Приходил из темных глубин подсознания. Неясный, смутный и неразборчивый. Но он был.

В ответ на свой вопрос Джаг видел всегда одно и то же. Картины спутанные и беспорядочные, словно обрывки снов. А в них — кровь, боль, огонь и смерть.

И ведь это еще не все.

Что еще случилось той ночью? За что меня ищут чавалы? Я и там кое-что натворил. Что-то жуткое.

Джагу казалось, что это уже слишком. Просто слишком много для любого человека. У каждого должен быть какой-то предел, после которого он уже не может творить гадости и причинять вред. Ни один преступник не способен творить так много зла за такой короткий промежуток времени. Инстинкты человека просыпаются и запрещают ему делать это. Даже конченный выродок, убийца, насильник, отбитый псих, после определенной дозы насилия скажет «хватит». Инстинкты контролируют нас всех, каждого по своему, но всех в равной мере. Никто не может творить одно безумие за другим бесконечно.

А я, как оказалось, по-другому и не могу.

Что я за существо? Что я за тварь такая?

Ответов на эти вопросы сознание найти не могло. Джаг чувствовал лишь, как в нем вновь колыхается никуда не девшаяся на самом деле злоба. Злоба на все сущее, на все вокруг. На грязные улицы и вшивых бездомных. На блестящие дворцы и вылизанных дворян. На все, что имело хоть какое-то отношение к его окружению. И эта злоба, если дать ей волю, контролировала каждое его движение. Превращала каждое его слово в жестокое оскорбление, каждый взмах в кровавый росчерк и каждый шаг в смертоносную поступь.

Страшные мысли мог заглушить только ром. Джаг остановился, чтобы приложиться к бутылке. Напиток приятно прожигал горло и остужал океан ненависти, который готов был пролиться в открытое сознание Джага. После каждого глотка разум мутнел — разум одурманивался, и злости становилось некуда проливаться.

Оторвавшись от бутылки, Джаг обнаружил, что он забрел в узкий переулок. И что он тут не один.

Впереди никого не было.

Он сзади. Это подсказало чутье.