Тяжёлград (СИ)

  - Сам решай, - отлично помню его слова, - не жди, пока начальство чешет за ухом, рассуждая, надо или не надо в это ввязываться. Не грех и пренебречь одним параграфом, если ход истории на кону.

  Равнодушно взирать на то, как хитрая австрийская агентура подталкивает твою родную страну к столкновениям, коих вполне можно избежать? Россия еще не готова была к войне, требовалось выхлопотать передышку. Несколько мирных лет, необходимых для перевооружения армии. И что вы думаете, мог сохранять спокойствие? Нет, нельзя было остаться в стороне. Я присягал. И хоть в клятве нет фразы "обязуюсь не делать глупостей, которые от меня потребует начальство", считал себя абсолютно правым. Предупреждать и пророчествовать - неблагодарное занятие. Усатые старички не слышали моих отчаянных воплей. Слишком глухи оказались их заросшие уши, слишком слепы глаза, слишком горький опыт начальственных окриков в плюшевых кабинетах довлел над ними. Они не смели поверить моим словам. Кошки-мышки продолжалась несколько месяцев.

  Наконец, мне все донельзя надоело, я устал и решил выйти из игры. Но легко подумать - выйти, отказаться от взятых на себя обязательств. Ведь это, все-таки, предательство..... Смертная казнь или 15 лет каторжных работ.

  Удерживало меня от рискованного шага еще и то, что в России жили: мой старый дядя, отчим, мачеха. Что могло грозить им, если развернется война, подумать страшно. Потерять свое безупречное реноме для них, зависящих от чужого мнения - настоящая высшая мера. Помнил, как страдала моя своевольная бабушка, когда из-за ее тяжбы со священником соседи перестали заезжать, являлся только старый атеист, учитель Чижиков, раскладывал пасьянс, занимал денег. Изгнание из провинциального "света" расстроило бабушку, она стала болеть и умерла. Я не хотел, чтобы на их сутулые плечи лег неподъемный крест родства с изменником.

  Но в начале 1914 года открыл русскую газету, наткнулся на некролог. Умер мой дядя. Так все кончилось - быстро и глупо.

  Я менялся, вернее, Лемберг менял меня. Превращал в интригана, эгоиста и неряху. Дома я был совсем другим. В гимназии меня всегда отмечали за особое усердие. Был почти что паинькой. Уроки заранее готовил. Приду, ранец брошу, пообедаю и скорей зубрить. За окном мальчишки бегают, снежками кидаются, я голову от учебника не поднимаю, чтобы не соблазниться. Зато потом, когда поздно вечером мои товарищи спохватывались и усталые, садились за учебники, ничего уже не соображая, мог книжку почитать, помечтать в кресле, на кухню сбегать, или к дедушке попроситься, посмотреть, как он трубку курит. В последние годы дедушка много курил, и дым был какой-то необычный, сладковатый. В Лемберге узнал, что это - индийская травка.

  Родные ограждали меня от неподобающих знакомств. В Лемберге - наоборот, подобралась жуткая компания, сплошь состоящая из тех, с кем бы мне дома дружить не позволяли. Исключенные студенты, маклера, шулера, бандиты, падшие дамочки, морфинисты. Жили они в странных местах, за холмами и закоулками, куда не ходил трамвай и не всякий извозчик брался довезти. А если и в центре, то в удивительном здании, какое только во сне приснится, и то не каждому. Зашел однажды к своему знакомому, в дом под совами, посмотрел на их лупастые морды, прошел в дверь с витражами и у меня едва челюсть не отвисла. Не коридор, а иллюстрация из учебника по истории искусств. Готические своды потолка. Яркие узоры на стенах.

  Похоже на мечеть или средиземноморскую католическую церковь где-нибудь в Испании, которую строили крещенные мавры. Вроде бы и привык глаз к роскоши, к позолоте, а все равно восторгает. С улицы дом серый, кроме настороженных совьих морд, вылеплены еще чьи-то уродливые головы. Мрачная готика скрывает свет, бьющий из ярких витражных стекол. В ливень хочется бежать от мокрого серого камня к жизнерадостным цветам и бутонам, орнаментам и мозаике. Дом, аллегория города, который умеет притвориться темным, серым, сырым, даруя посвященным свои настоящие цвета и краски.

  ..... Смириться с тем, что ты живешь в городе, где все постоянно напоминает о смерти, ведет к смерти, восхваляет смерть - для меня было самое трудное. Выучить местный говор, усвоить нравы и привычки, нарядиться по последней моде - просто. Но знать, что рядом с тобой - гробы, что каждый милииметр львовской почвы соткан из чьего-нибудь спресованного праха, что водопровод несет в своих желтых потоках мириады разлагающихся частиц! На обратном пути стукнулся лбом в темноте обо что-то деревянное. Непроизвольно зажмурившись, не заметил, обо что именно - но, открыв глаза, увидел перед собой гроб. Откуда? Действительно, прислоненный к стене дома, стоял черный лакированный гроб, новый и красивый. Через несколько шагов снова налетел на гроб, на сей раз маленький, изящный.

  - Этак вы мне всю выставку посшибаете - крикнул хозяин, успокойтесь, пан!

  - Вы меня жутко напугали - возмутился я. - Понаставили гробов! Пройти некуда!

  - У нас лучшие образцы!

  - Человек со слабыми нервами может умереть от страху!