Тяжёлград (СИ)

  ...... Слушалось дело униатского священника Афанасия Рымко, родного дяди Гельки, той самой бывшей горничной, снявшейся в "Купальщице". Его обвиняли в том, что поздней осенью 1914 года привечал у себя российских офицеров и воссоединился всем приходом с православной церковью.

  - А что я мог сделать? - оправдывался он. - Пришли русские и с ними поп.

  Велели собрать народ в церкви. Я собрал. Дали мне бумагу на русском языке и говорит - читай громко. Стал читать - половины слов не понял. Потом оказалось, это от папизма отрекся и воссоединился со своими православными братьями.

  Его должны были повесить на заднем дворе. Однако вечером, обещавшим стать последним в его жизни, Афанасий Рымко начал колотить кулаками в железную дверь и звать к себе начальника, обещая поведать ему правду. Охрана не обратила на демарш никакого внимания. Они привыкли к воплям. На счастье, тюрьму в тот день посетило церковное благотворительное общество. При нем начальство изобразило гуманность. Священника на минутку вывели из камеры, усадили в кресло, отозвали охрану. Полная седая дама задала ему пару вопросов. Он не растерялся, говорит - осталось недолго, хотел бы побеседовать с глазу на глаз с самим митрополитом, графом Шептицким о весьма щекотливых вопросах. Якобы он знает точно, кто из его подчиненных - настоящий российский шпион. Филантропы и филантропки в волнении и страхе опрометчиво пообещали ему эту встречу устроить. Митрополит уже был в городе, лично намереваясь навестить осужденных. И сказал ему уже ничем не отягощенный, ни от кого не зависимый смертник нечто, что привело графа в страшные раздумья.

  Не вышло у них слезного покаяния накануне казни. Выскочил Шептицкий, будто вот-вот конец света наступит, уехал в полнейшем молчании. Главным "кротом" в его окружении, если, конечно, поверить приговоренному Рымко, оказался второй по доверию человек. Тот, кого меньше всего подозревал.

   - Все было так, абсолютно так - клялся опальный священник, - еще до войны этот алчный демон случайно сошелся с одним своим соплеменником, майором-аудитором Бодай-Холерой, когда тот обратился к нему то ли с жалобой, то ли с просьбой, сейчас уже неважно. Они быстро сдружились.

  Майор-аудитор был заядлый игрок в преферанс, ему фартило, и он часто ссужал деньги. Компаньон высокопреосвященства ничего дурного не видел в том, что духовная особа играет на деньги и ради денег. Для него это было сложнейшим интеллектуальным процессом на грани мистики и высшей математики. Тем более что играл он, переодеваясь в мирское платье.

  Карты его помаленьку разоряли - мастерства тут мало, нужно везенье, а чего нет, того нет. Он оказался опутан долгами, и тогда майор-аудитор, давно служивший российской разведке, впутал в шпионаж своего нового друга. Он ежедневно сообщал в Петербург о каждом вашем шаге, слове, сне. Вы верили ему, а он все сильнее запутывался в тенетах. Долги ему оплатили. Но, чем больше дают, тем больше хочется взять. Вы меня совсем не слушаете?

  - Откуда же вы обо всем узнали? Он проговорился?

  - Годами я был так же слеп и глух, как и все. Потом его предательство раскрылось, но как это мне удалось - позвольте умолчать. Я скрывал его грехи. Теперь хватит. Он крот, он под вас роет, из-за его сообщений вы терзались в женском монастыре. Он - вдохновитель вашей травли в газетах. Митрополит оборвал исповедь Рымко резким взмахом руки.

  - Молчите! Ни слова больше! Если произнесете хоть одно, не переживете утра.

  ..... Виселицу начали готовить загодя: проверили прочность досок, переменили несколько ржавых гвоздей, обновили веревку. Ее нарочно поставили у окна, в которое с тоской глядел покинутый священник. Противный ветер яростно трепал толстую крученую петлю. На самой верхушке виселицы сидела большая умная ворона. В ее остром медном клюве белела не то кость, не то клочок, вырванный из дамской батистовой сорочки, не то кусочек зачерствелого белого хлеба. Устав сидеть на острие, вещая птица сорвалась кубарем вниз, и, взмахнув черными блестящими крыльями, подлетела к окну.

  Афанасий Рымко уставился на нее, будто никогда живой вороны не видел.

  - Хай! - сказала она, раскрывая клюв. - Тебе письмо.

  18. Либер, вечный дух свободы.

  Во Львове сходят с ума столь стремительно, что окружающим это ничуть не заметно. Поэтому опасные безумцы бродят по городу вместе с еще не свихнувшимися гражданами, а никто и не подумает, что рядом с ним окажется псих. Когда помешавшихся много, к ним привыкают и перестают обращать внимание. Именно на это и надеялся Соломон Либер, темноглазый

  мужчина 27 лет, вырвавшийся из рук сопровождающих и убежавший в неизвестном направлении. Либера везли в известное заведение предместья Кульпаркив, но ему удалось зубами перегрызть тугие веревки, стягивающие руки, ударить ногой в живот почтенного доктора, друга семьи, укусить за руку свою мачеху и рвануть. На следующий день родственники дали объявление в газету. Либер точно в воду канул. На всякий пожарный прощупали баграми пруд в Винниках. Пусто. Было это осенью 1913 года.