Тяжёлград (СИ)

  - Не знаю, - поколебалась Василина и тут же, понизив голос, ответила - Кажется, он нас боится. Задабривает на всякий случай. А так человек хороший. Ему тяжело с непривычки все это на себя взвалить......

  - Может, он вовсе не медик?

  - Что вы, у него диплом в рамке.

  Нет, новый доктор не самозванец, он врач. Все дело в том, что долгие годы пан Стефан не лечил душевые болезни. Он вел частную практику в маленьком прикарпатском городке, ездил принимать сложные роды в села, имел дело с глазными наростами, ветрянками, чахоткой и заворотом кишок. Диссертация по нервным болезням пылилась в шкафу. Если же к нему приводили помешанных, он давал им брому, а в тяжелых случаях отправлял в Лемберг. Откуда Стефану догадаться, что его назначат руководить дурдомом? Конечно, это не фронт. Но и Кульпаркив сведет с ума в два счёта. А боялся он психов из-за того, что вынужден был ночевать рядом с ними. По правилам Чебряку полагалась служебная квартира. Увы, прошел месяц, три, полгода, а жилья он не дождался. Комнаты во флигеле, где обитал его уехавший предшественник, заняли под склад. Поблизости от больницы никакого холостяцкого пристанища не сдавалось. Брали только семейных.

  Тогда доктор отремонтировал за свой счет небольшую пристройку, и поселился там. Это было необычно, но так, казалось, проще будет приглядывать за опасными пациентами. Ночью добродушного Чебряка стали мучить кошмары - снились восстания помешанных, они ломали дверь своими бесшабашными головами, убивали сестер крадеными ножами, и психиатр уже чувствовал, как за дверью текут кровавые струи (на самом деле это подтекали ручейки после затяжных дождей). Увидев впервые такой сон, доктор испугался, а когда один и тот же сюжет повторился, прибил к двери дополнительную железную щеколду. На третий сон он заткнул окошко подушкой, на четвертый - прислонил к кровати ружье, из которого все равно не умел стрелять, а на пятый решил ввести в сумасшедшем доме элементы демократии.

  Наутро после пятого повторяющегося сна пан Стефан пригласил к себе растерянную от неожиданности Василину и по-украински сказал ей, что он давно заметил - ее поведение разумно, если б не суд, он немедленно выпустил на волю. Бывшую монашку испугало не то, что ее назвали нормальной, а то, как это произнесено. Ведь при прежнем докторе все говорили по-немецки и по-польски. Кто не понимал - звали санитара, прося - Мацек, объясни. Мацек объяснял, добавляя для лучшего понимания жирную оплеуху. А тут - на родном языке, без рукоприкладств! Но еще пуще закраснелась Василина, когда ей предложили помочь новому доктору освоиться в больнице, расспросил ее обо всех опасных пациентах, особенно о кусачей Маженке и Карле 12-м. Вскоре пан Стефан узнал много интересного про старожилов Кульпаркива, начал искать альтернативные методы лечения. Кое в чем эти усилия принесли успех. Нескольких безумцев даже успели выписать, что при Эрманне случалось крайне редко. Вернее, почти никогда - я считался единственным, кто сумел покинуть эту лечебницу.

  Василина до того самозабвенно исполняла свою роль помощницы доктора Чебряка, что забыла обо всем - и что она еще не свободна, и что ее могут осудить за детоубийство, которого не было, и что ей маленькой нагадала цыганка о каком-то человеке на веревке, за которого она выйдет замуж. Окрыленная сестричка даже не подумала, что безымянный мужчина, коему она носит кипяток и пытается накормить, беспамятный, тощий, обескровленный - может оказаться ее суженым. Он ведь на веревке.

  Первое судебное заседание состоялось настолько поздно, уже после смерти императора Франца-Иосифа, что ничего сразу так и не решили. Прошение ее осталось без ответа. Василину судили не одну, а в компании еще нескольких женщин, быстро что-то пробормотав и задав пару вопросов, перенесли рассмотрение дела. То, чего она ждала со страхом и трепетом, оказалось пустым бюрократическим действом. Приговор ей не вынесли. Вернувшись в лечебницу под конвоем, Василина испытывала неимоверный стыд. Ее не покарали, и это было хуже, чем, если бы суд действительно приговорил к тюрьме.

  В тот же вечер безымянный самоубийца очнулся и заговорил с ней. Он оказался ее однокашником, вернувшимся с войны. Мало того, что он неудачно вешался, так еще получил ужасные, уродующие лицо, раны.

   Бедняга приподнялся с койки и, оглядев беленую известкой палату, спросил - Как я здесь очутился? Я умер?

  - Если б вы умерли, то не попали б в Кульпарикив.

  - Дом скорби.... Все понятно - мрачно произнес оживший. - И вы, панночка, тоже сумасшедшая?

  - Доктор разрешил мне присматривать за больными вместе с сестричками. Выдал сестринский фартук, но ношу его на больничную хламиду, и нет убора с алым крестом. Вместо него - серая косынка. Ем и сплю я вместе с помешанными, а не с персоналом. Но, надеюсь, скоро меня отпустят.

  - Вряд ли - нахмурился безымянный. - Отсюда отпускают только на погост.

  - Неправда! Один освободился еще при прежнем докторе. Он недавно приходил, гостиницы приносил.

  - Значит, он был не чокнутый, а притворялся.