Тяжёлград (СИ)

  Сначала потерял Марию-Владиславу. Мы долго не виделись. Потом, уже совсем измучившись ждать, нашел утром на полу письмо в конверте. Читаю и ужасаюсь - любимая меня бросает навеки, потому что уходит в отряд польской обороны Львова. Не сразу до меня дошло - живу по документам Франтишека Фертышинского, полу-поляка, приехавшего из Германии.

  А раз так - должен встать под ружье польской обороны Львова. Ужасная мысль пронзила мой череп - панночка ведь не знает, что на самом деле крутила роман с россиянином! Она думает, будто я поляк, струсил, предал Польшу!

  Но, если разобраться - это не моя война, я не должен ни в кого стрелять. В санитары бы пойти не отказался, в посредники на переговорах, в снабженцы, в переводчики, но не в солдаты. В конце концов, трупы с улиц подбирать тоже кто-то обязан. Вот пусть панночка меня туда запишет. Но где искать мою мрачную невесту? Где она может быть? Передо мной - огромный Львов. Я побежал по длинной, неоднократно поворачивающей, улице, спотыкаясь о брусчатку, скатываясь по гладким камням со склонов и пригорков, задевая шершавые стволы деревьев, едва не падая носом в дома, надеясь догнать Марию-Владиславу. Но она была уже далеко от меня.

  На середине своего суматошного пути вдруг заметил: улицы поразительно пусты для этого часа, а окна на первых этажах заставлены дощатыми щитами и все брамы - прочно заперты. Естественно, вскоре меня чуть не убило взрывом брошенной гранаты, и, если красивая дубовая дверь, обитая медными заклепками в виде маленьких острых треугольников, не была б случайно открыта, все это уже мигом кончилось.

  В дверь меня втянул за рукав доктор Рафаил Идлижбеков, тот самый невропатолог, к которому собирался зайти, чтобы поговорить о своем сумасшествии. Висевшая перед дверью табличка мне не попалась, и только сейчас, увидев его усатое лицо с высоким лбом, вспомнил - точно так же доктор красовался на рекламных проспектах своего анонимного кабинета.

  - Вас не задело? - участливо спросил он.

   - Нет вроде

   - Я отведу к себе, стена дома толстая, ее пробьет только мощный снаряд - сказал Идлижбеков.

  Он провел меня в небольшую темную комнату и усадил в кресло.

  - Зачем вы помчались на перестрелку в штатском, без оружия?

  - Я ищу одну девушку - объяснил ему. - Мне нужно сказать ей нечто крайне важное. Она была моей невестой. Но внезапно исчезает, оставляя записку, что свадьба отменяется, больше я ее никогда не увижу, потому что она участвует в польской обороне, будет стрелять! едва не умер от ужаса, когда это прочел! Она не знает, кто я! Для нее - поляк-дезертир.....

   А кто же вы? - спросил Идлижбеков - почему не перейдете к ней, если любите?

  - Я россиянин, но об этом никто не должен знать. Теперь вы меня застрелите?

  - Зачем? Успокойтесь, я медик, нонкомбатант - сказал он. - Застрелят вас совсем другие люди, если дернетесь раньше времени. Лучше расскажите мне эту историю. Может, смогу помочь.

  - Всю? С самого начала?

  - Всю.

  ...... Пока шел уличный бой, я сидел в кресле, пан Рафаил меня внимательно слушал, кивал, вздыхал, приговаривая - милосердный Аллах и пророк его! Все равно, думал, мне скоро каюк, пусть все знают, что я бывший шпион.

  - Но, как обо всем догадались? - воскликнул Идлижбеков - вы же не местный, а все замечательно понимаете, что тут у нас делается!

  - Наверное, слишком люблю этот город - произнес я, помолчав, - чтобы опуститься до тех глупостей, что пишут о нем в русских газетах. У меня здесь друзья и мое счастье. Вернее, были. Друг отравил, невеста сбежала.

  - Ну что мне с вами делать? Уверяю, это не болезнь. Перенервничали, переборщили с кофе и кокаином, а еще страсть..... Нет, все-таки надо вас довести до этой панночки. Они, кажется, засели в склепах Лычаковского кладбища. Но сомневаюсь, что ей приятно выслушивать ваши фантастические объяснения! Она выстрелит в вас.

  - Мне всего-то надо признаться, почему я не с ней. Невропатолог встал, вслушиваясь в уличный шум. Кажется, уже не стреляли.

  - Погодите! вам придется накинуть белый балахон с алым крестом, видным издалека. Так безопаснее.

  - С крестом? - возмутился доктор. - Нет, ни в коем случае! Я мусульманин! Пусть меня лучше подстрелят.

  - И вы столь спокойно об этом говорите?

  - А что мне еще остается? Чтобы на меня все показывали - это тот самый Идлижбеков, который струсил?

  - Но это не трусость. Вы врач, обязаны хоть как-то обозначить свою нейтральность. А общепринятый знак - алый крест. В крестовых походах первую помощь раненым оказывали рыцари ордена госпитальеров, они носили белый плащ с алым крестом. Но это давно было.

  - Вот-вот, - обрадовался доктор, - с крестовых походов! Это ж против нас походы! Неужели у меня хватит наглости прикрыться крестом рыцарей, убивавших моих предков?! Нет, ни за что!

  - Вы - истинный львовянин - отрезал я Идлижбекову. - Что ж, уже бой утих. Надо успеть.

  - Сейчас, - доктор развернул скатанный коврик. - Я помолюсь, потому что это может быть мой последний день. Вы тоже молитесь, если умеете. У вас же это ... как ее... греческая церковь?

  - Греческая - подтвердил я.