Тяжкие повреждения

А правда, в чем? Нет, не может быть. Она не такая, и он тоже не такой. Она увидела в суде то же, что и он: что им нужно встретиться. Что их связывает нечто, что может все изменить.

С ним так долго, дольше не бывает, не случалось ничего хорошего, а потом — раз, и сразу случилось.

Всевозможные безобразия

Лайл стрижет газон, двигаясь взад и вперед, взад и вперед. На нем голубые джинсы, но некоторое время назад он снял рубашку, и золотистый отсвет лета у него на груди и спине начал обретать красноватый оттенок. Он упорно смотрит вниз, как будто стрижка газона — сложнейшее мероприятие, требующее полной сосредоточенности.

И все же иногда, поворачивая и направляясь туда, откуда начал, он поднимает взгляд, чтобы улыбнуться или сделать какой-нибудь дружеский жест.

Сегодня здесь соберутся все, и в ожидании этого Лайл приводит в порядок участок, а Айла впитывает тепло летнего дня, многообразие форм и оттенков зеленого цвета. Чудесный запах свежескошенной травы, смешанный с бензиновым выхлопом, — наверняка один из лучших запахов в мире. Да, а еще из-за жары и выхлопных газов все плывет и подрагивает, пока Лайл с газонокосилкой терпеливо, медленно и тщательно проходит свой путь взад и вперед, взад и вперед.

Запах бензина означает для нее движение, путешествие куда-то.

Что ж, она здесь. Какой-то путь пройден. Снова сидеть на этой веранде, с которой больше года назад она беспечно и ошибочно спустилась… Для этого потребовалось очень долгое путешествие.

Если только оно не было движением по кругу.

Она ждала именно этого. То, как она представляла себе этот солнечный свет, эту зелень, вид и перспективу, то, каким все это предстает в конце концов в этот августовский день, было для нее личной наградой, приманкой, соблазном, мечтой долгие месяцы. И вот она здесь. Кое-что выглядит не совсем так, как она себе представляла: например, старый голубоватый шерстяной плед, подоткнутый около ее колен, чтобы ноги не сгорели на солнце, чего она все равно не почувствует, как не чувствует тепла шерсти. Этого она как-то не принимала в расчет. Но если отвести глаза и смотреть вдаль, то картина будет именно такой, какую она видела в своем воображении.

Наконец-то у нее есть хотя бы что-то, чего она хотела и, более того, заслуживает.

Она снова обосновалась здесь. Она знает теперь, что мозгу нравится, когда тело откликается на его мысли; поэтому, когда он говорит обосновалась, он дает телу приказ, чуть переместив бедра, показать, как именно это делается.

Когда, очень давно, она очнулась от теплых наркотических снов и снова увидела встревоженные, добрые лица, это, как она смутно подумала, снова походило на сцену из очень старого фильма: мелодрамы или ужастика, непонятно было какого. В таких фильмах постепенно открывают новое лицо — всегда только лицо, — в каком-то смысле возникает новый человек. Сначала была операция, сделанная или из пустого тщеславия (в этом случае неудачная), или для того, чтобы исправить какое-то увечье (тогда все, скорее всего, проходит хорошо), но главное — это момент, когда все собираются, чтобы посмотреть, что получилось.

Голова забинтована во много слоев. Медленно-медленно разматывается, снимается длинная повязка. Камера поворачивается от того, на кого смотрят, к зрителям, запечатлевая их изумление, их молчаливую реакцию, ничего не выдавая. И наконец, камера видит в зеркале, теперь уже глазами пациента, новое лицо. Губы растягиваются в счастливой улыбке. Глаза распахиваются от ужаса. Что угодно. Кульминационный момент.

В тех старых фильмах чаще всего не отваживались показать дальнейшее развитие событий. Айла хорошо понимает почему.

Доктор Грант возник у нее в головах, но она к тому времени уже знала.

Она чувствовала свои плечи на простыне, свою спину, проминающую матрас, свои руки, сжатые пальцы. Некоторые пальцы сжимали чьи-то руки. Длинные пальцы, крепкая хватка, грубоватая кожа — это Лайл. С другой стороны Мэдилейн гладила ее по руке. Это было чудо. Чувствовать!

Значит, и двигаться тоже; хотя, пока нет.

Вот дышат ее легкие; бьется сердце; кровь, она почти чувствовала, как ее кровь тепло скользит по рукам к кончикам пальцев, по множеству мелких сосудистых путей, затейливо обвивающих надежную, гибкую конструкцию грудной клетки. Все эти области, уже было почти утраченные.

Но. Дальше — никакого веса, никаких ощущений внизу. Странно, было трудно определить, где именно все обрывается. Где-то в районе бедер, примерно так ей показалось. Она взглянула на доктора Гранта и подумала, что его лицо, как и половина ее тела, лишено ощущений и выражения. Но в то же время он следит за тем, что чувствует она, делает выводы.

— Как видите, — начал он, — хорошая новость и плохая.

— Да, вижу, — согласилась она.