Тяжкие повреждения

Итак, полумера. Один из мелких компромиссов, которые предлагает судьба, или Бог, или просто случай. Она-то считала: жизнь или смерть; исцеление или убийство. Она не слишком задумывалась о полужизни, частичном результате, исцелении наполовину. Один раз, черт, ну хоть один раз, сейчас был бы самый подходящий момент — ух, как полыхнула ярость, она очень хорошо ощутила свою ярость, — она может получить что-нибудь целиком, в чистом виде, на сто процентов? Что-нибудь хорошее, конечно, она это имела в виду; потому что несчастье в чистом виде странным образом встречается в мире достаточно часто. Посмотрите на людей, спасающихся от голода, от насилия, от войны, которые все потеряли, — вот вам несчастье в чистом виде, и общее, и личное. Итак, очевидно, что такое бывает. Так почему не чистая радость?

Что дальше?

— Что дальше? — спросила она.

Чувствовать, как пальцы Лайла сжимают ее руку, было волшебством, понимать, что пальцы Мэдилейн гладят ее по руке, — тоже, и знать, что, приложив некоторые усилия, она сможет обнять Джейми и Аликс, которые стояли в отдалении, оба внимательно смотрели и не могли решить, что делать. Но в тот момент она не чувствовала благодарности. «Что дальше?» — было обвинением, причем намеренным.

— Дальше вам придется напряженно работать и готовиться к ожидающим вас радостям. Теперь вам намного, намного лучше, чем несколько дней назад. Хотя я понимаю, что это — не все, на что вы надеялись.

Да уж.

Работать — это точно. Неделю за неделей, месяц за месяцем. Реабилитация — это стерильное, пустое слово означало в основном мучительное обучение новым приемам, компенсирующим способам затащить себя куда-нибудь, вытащить и потащить дальше. Утомительно и в то же время больно, особенно неудачное сочетание. Похвала, когда она, наконец, подтянулась на параллельных брусьях, приняла вертикальное положение и, перехватывая руки, перетащила себя очень недалеко с помощью одной только новой, волнующей и напрягающей мышцы силы рук, счастливые аплодисменты тренера и милого Мартина, который при этом присутствовал, доставили ей мучительное удовольствие. Она даже раскраснелась от собственной победы. Потом она думала, не было ли все это просто жалким; но пришла к выводу, что не было, не совсем.

Но все-таки сколько беспокойства с этими ногами. В конце концов, она могла бы скакать во всю, если бы они не тащились за ней мертвым грузом.

Смелый, отважный Лайл заказал серебряное кольцо, в которое вставили тот крохотный кусочек пули, из-за которого начались все несчастья.

— На память о войне, — сказал он, открывая маленькую бархатную коробочку, и на лице у него отразилось облегчение, когда она сперва рассмеялась, потом улыбнулась и надела матово блестевшее кольцо на средний палец правой руки.

У него странный и славный дар праздновать и быть сентиментальным.

И так хорошо, что можно снова думать о нем, осознавая возможность легко прикоснуться; но что ему делать, что он делает, когда хочется прикоснуться тверже и решительнее? Это золотое тело, стригущее неподалеку газон, взад-вперед, взад-вперед, не из тех, которые можно просто не использовать. Он давно сказал ей, что за те несколько лет, что прошли после смерти Сэнди, до встречи с Айлой, у него не было никого, кто для него что-нибудь значил, кроме сыновей. Он не сказал, а он адвокат, он осторожно говорит о деликатных проблемах, что никто не делил с ним постель или жизнь, просто сердце его не было занято.

Правила любви, если такие вообще есть, меняются. Она уже пострадала от этой жестокой правды прежде, но выжила.

Он навещал ее в больнице почти каждый день, когда ему не приходилось уезжать из города по делам. Так же было, когда ее перевели в реабилитационный центр при той же больнице. Мэдилейн тоже приходила почти каждый день, только пропустила пару недель, когда Берт заболел гриппом, а потом и она от него заразилась. Оба они, она и Лайл, выучили упражнения, которые нужно было делать Айле, их обоих научили ей помогать.

Айла была не против того, что Мэдилейн поднимает и опускает ее ноги, сгибает и поворачивает их; хотя Мэдилейн явно нелегко, она боится что-нибудь сделать не так, навредить, сама того не предполагая и не понимая. Айла думает, что все это очень похоже на то, как бывает, когда в доме появляется новый младенец: постоянные оценки, осторожные прикидки и в то же время маленькие триумфы. Ей невыносимо думать так о себе, но матери все это должно казаться отчасти знакомым. В любом случае, то, что ей помогает Мэдилейн, прикасается к ней, двигает ее, не выглядит уж совсем неподобающе.

Но не Лайл, и не дети. Лайл не должен был даже видеть ее ноги, или поднимать ее, или катить коляску, или даже принимать в расчет, что она может и чего не может, хотя ему приходится все это делать, он и делает. Но чтобы он еще управлялся с ее усыхающими лодыжками и бедрами — нет. Больше всего на свете она не хочет быть его беспомощным ребенком, его обузой, его личным, собственным инвалидом.