Тяжкий груз (СИ)

Радэк не мог видеть, куда смотрит его коллега, но тоже оглянулся в поисках вещей, заслуживающих интереса. С тех пор, как Ленар вышел на общий канал связи, и они с Эмилем отвлеклись от работ, инерция пронесла их на несколько метров вглубь коридора… или, если точнее, вглубь металлической кишки, которая когда-то называлась коридором. Стенки этой кишки были скручены в болезненных спазмах, перетекали друг в друга, сглаживая некогда прямые углы, и зияли чернотой язв, утопающих в полости мертвого организма. Радэк толкнул пальцем ближайшую стенку, и судно несколько раз лениво перевернулось вокруг него. Он готов был сам себе поклясться, что при смене угла зрения ничего не изменилось. Среди этого беспорядка глазу не за что было зацепиться, а разуму нечего было запоминать. Это было воплощением первозданного хаоса, подобно пятнам на солнце или слоистым рисункам на газовых гигантах. Не осталось ничего, что дало бы осмысленную для человеческого мозга информацию, и Эмиль облек свои умозаключения в очередной глупый вопрос:

— Кажется, я забыл, в какой стороне первая палуба.

Радэк его никак не отругал и не подколол. Он просто промолчал, стыдясь того факта, что тут он полностью согласен со своим коллегой.

— В противоположной стороне от третьей, — подсказал Ленар. — Сориентируйтесь как-нибудь.

— То облако мусора, — указал Радэк в сторону парящих металлических обломков, шинкующих луч фонаря на неаккуратные ломтики, — судя по всему оставили мы. Ищи дыру в палубе.

— Кажется, я ее вижу, — Эмиль указал на стенку справа от себя. — Значит, это первая палуба. Давай быстрее оставим на ней пару резов, пока мы ее снова не потеряли.

Свет от плазморезов перемешался со светом от фонарей, и вонзился в облицовочный слой металла, оставляя за собой светящиеся контуры, словно края тлеющей бумаги. Облицовочный слой поддавался резаку относительно быстро, и даже несмотря на то, что он немного приварился к балкам, после замыкания контура он легко отваливался при помощи образовавшихся холодных трещин, смекалки и двух увесистых ручных инструментов. То, что скрывалось за ним, было значительно сложнее с точки зрения ручного демонтажа. За исключением силовых кабелей под палубами скрывалось куча дюралевых контуров с теплоносителем. Эти контуры считались обогревательными, но на самом деле они были охладительными, и их функция состояла не в том, чтобы согревать носовую секцию корабля, а в том, чтобы охлаждать кормовую, отводя оттуда лишнее тепло, чтобы машинное отделение не превратилось в ад от избыточного жара двух термоядерных реакторов. У этих контуров была не просто высокая удельная теплоемкость, но еще и экстремально низкая температура, приблизившаяся практически вплотную к абсолютному нулю за то время, которое корабль провел без обогрева. Их резка была полна неприятных неожиданностей. С одной стороны, плазменной струе требовалось больше времени, чтобы довести их хотя бы до температуры плавления. С другой стороны, температура плавления самого теплоносителя была гораздо ниже, и как только труба теряла герметичность, Радэк выкрикивал слово, от которого на другом конце радиоэфира краснели уши оператора, и стукался затылком о противоположную палубу, слушая, как брызнувшая в него под давлением жидкость шкворчит на его смотровом щитке, превращаясь в пар. Звук напоминал жарящуюся яичницу, что делало работу еще невыносимее. Нормальная яичница встречается в космосе чуть реже, чем мертвые корабли с замороженным экипажем полувековой выдержки.

Как же он мечтал о яичнице…

Радэк поскреб свой щиток пластиковыми колпачками на перчатках, и те оставили царапины чистоты на грязных высохших пятнах.

— Осадок, — прокомментировал он.

— В хладагенте?

— Да, видимо в насосах давно не меняли фильтры.

— Неудивительно, этот корабль дрейфовал полвека.

— Нет, Эмиль, дело не в этом, — подплыл Радэк обратно к вскрытому потолку. — Эти контуры не работают без термоядерных реакторов. Фильтрам, которые стоят в насосах, значительно больше полувека. Возможно, это ответ на вопрос, почему взорвался реактор.

— Пятьдесят восемь, пятьдесят девять…

— Ленар…

— Не сбивай меня! Шестьдесят, шестьдесят один, шестьдесят два, шестьдесят три… Шестьдесят три! — закончил Ленар считать, и послышался шорох, с которым он столкнулся с переборкой.