Веллей Патеркул, человек, лично знавший Тиберия, вообще не упоминает о каких-либо репрессиях двадцатых годов. При этом называет имена тех, кто имел преступные планы против принцепса и, надо полагать, понес заслуженное наказание: «И если дозволит природа и разрешит человеческая посредственность, я осмелюсь вознести вместе с богами жалобу: чем он заслужил, что против него имел преступные планы сначала Друз Либон? Затем выступившие против него Силий и Пизон, одному из которых он предоставил высшие почести, а другому их приумножил? Чтобы перейти к большему, хотя и это он считал величайшим, — за что потерял сыновей юношами? За что потерял внука от своего Друза? До сих пор мы говорим о горестном. Теперь надлежит перейти к постыдному! Какие страдания терзали его душу на протяжении
этих трех лет! Каким долго скрываемым и от того еще более жестким пламенем сжигало ему грудь, когда он по вине невестки, когда по вине внука он вынужден был страдать, негодовать, краснеть? К несчастьям этого времени добавилась потеря матери, женщины достойнейшей и во всем подобной богам более, чем людям, власть которой никто не чувствовал, разве лишь при избавлении от опасности или повышении в должности».{546}
Римский историк в несколько строк уместил почти полтора десятка лет правления Тиберия — от заговора Либона до смерти Ливии Августы в 29 г. Панегирист того, под чьими знаменами он сражался, Веллей, понятное дело, целиком на его стороне в противостоянии принцепса с Агриппиной и ее детьми, из которых он выделяет старшего сына Германика Нерона. Проследим же, как развивались события в Риме, когда после дела Гая Силия и его супруги Тиберий бросил фактически открытый вызов скрытой оппозиции.
Сеян, видя, что противостояние между Тиберием и его невесткой нарастает, постарался поймать в этой мутной воде свою рыбку. В 26 г. он обратился к принцепсу с просьбой дать соизволение на его брак с овдовевшей Ливией Ливиллой. Три года, минувшие со дня смерти Друза, сама вдова, если верить Тациту, настойчиво требовала от любовника придания их отношениям законной формы.{547} Сеян разумно выдержал трехлетнюю паузу — такая просьба во время, близкое к смерти сына, могла бы и возмутить Тиберия — и только потом пошел навстречу возлюбленной. Но главным здесь, разумеется, надо полагать честолюбивую надежду самого префекта претория породниться с правящей династией. Родство с семьей Цезарей — гарантия не только дальнейшего процветания, но и крепкий фундамент для еще большего подъема.
Письмо, обращенное к Тиберию, было тщательно продумано Сеяном и очень расчетливо построено. Сеян напоминал о расположенности к себе Августа, затем и самого Тиберия. Далее он подчеркивал, что никогда не добивался для себя блеска сановных должностей, предпочитая им трудную службу воина ради безопасности императора. Настойчивость Ливии он принял как оказание ему величайшего почета, поскольку таким образом его признали достойным родства с семьей Цезаря. Предупреждая неизбежный попрек своим незнатным происхождением, он вспоминал, что слышал о том, как Август, подумывая о замужестве дочери Юлии, среди кандидатов в таковые намечал даже всадников. Таких, как нынешний Сеян, соискатель родства с семьей Цезаря. Потому он просит, если станут подыскивать мужа для Ливии, то пусть его имеют в виду как друга, не ищущего от такого родства никаких выгод; а только славу одну. Заканчивалось письмо выражением надежды, что сей брак оградит его от враждебности Агриппины.{548}