Тибетский лабиринт

– «Просто мандала» – как же! – закричала старуха. – Небось, слышал, что мир зиждется на Черепахе, только не верил, смеялся, поди, га-га-га! Человек науки он! Дурак ты, вот кто, дило! Знаешь такое слово – «схема»? Даже чтобы пошить ту одежду, что на тебе, нужна схема, а для создания мира, думаешь, не нужна схема? Ещё как нужна! Твёрдая схема, прочная как панцирь черепахи. Потому так и называется!

– Не может быть! – прошептал Герман, чьё мировоззрение всячески пыталось отторгнуть имплантант «черепашьей мудрости» госпожи Шурпанакхи.

– В давние времена, – не обращая на профессора внимания, продолжала старуха, – первый Носитель – гуру Падма избрал Тибет для великой цели. Здесь, на Крыше Мира, он укрыл в тайных местах двадцать один предмет, необходимый для того, чтобы можно было вновь создать Мир, если люди по глупости его разрушат. Главная миссия Носителей состоит в хранении этих предметов, а не в том, чтобы мешать вашей науке. Предметы заключают в себе великую силу, и добраться до каждого из них можно лишь через Лабиринт – развязать Узелок, если по-простому. Пытались многие, но смог ты один, дилорро. Я не виню тебя – проклятый Крокодил и меня, старую, переиграл: выманил все Козыри, а напоследок ударил Джокером, который ты и есть. Более того, чтобы я не могла в свою очередь применить Джокера, он решил попросту тебя убить. Но тут просчитался – не по правилам такие ходы, а правила нарушать никому не позволено, вот ты и оказался живой.

– Что это за игра такая, – спросил Герман, – в которой мне отведена роль то ли Дурака, то ли Джокера?

В ответ старуха назидательно подняла палец и сказала:

– Любая игра – ни что иное, как схема жизни, а жизнь, в свою очередь, не более чем игра. И в той игре у каждого из нас – своя роль. Твоя роль отныне состоит в исправлении содеянного. Для этого придётся вернуться в Германию и вступить в бой с Крокодилом-Гильшером.

– Почему вы его называете то Крокодилом, то Антихристом? – поинтересовалась Ева.

– Природа у него такая! – гневно вскричала Носительница. – Холоден, силён, зубаст, хитёр! Таких, которые, замахиваясь на мировое господство, вступали в Игру, всегда хватало. Но этот – всех прежних превосходит. Он каждый свой ход выверяет до мелочей, схемы использует только те, что уже были испробованы когда-то и привели к успеху. Не выйди промашки с убийством твоего Германа, Крокодил уже выиграл бы партию. Но теперь у меня появился шанс, и я сделаю ход! Свой – решающий – ход в Игре!

– Бабушка Елена, вы так говорите, будто я не живой человек, а просто игральная карта, – возмутился Крыжановский. – Даже согласия моего не спрашиваете! Ради чего мне лезть в пасть к этому вашему Крокодилу? Да и как с ним воевать – я ведь не солдат, а учёный, к тому же, все кости переломаны – еле-еле душа в теле?! Неужели у вас, кроме меня, больше людей нет? Не поверю!

– Люди есть, Козырей не осталось! – развела руками Шурпанакха. – Но ничего, один Джокер сотни шестёрок стоит, или ты забыл, как играючи расправлялся с врагами и преодолевал препятствия? Но не в том твоя главная сила, не в том! Все постоянно в тебе ошибаются: Крокодил – и тот ошибся, вот в чём сила. Так что мы тебя подлечим, на ноги поставим и благословим в путь-дорогу…

– А если откажусь?

– А ты мощь Крокодила видал? Армию его? – прищурилась старуха. – Как думаешь, на кого та армия двинется в первую очередь? Да любой ребёнок тебе скажет, на кого!

Здесь Герман отчётливо вспомнил и парад к юбилею Гитлера, вспомнил и слова той неизвестной девочки в поезде, которая перед самым отправлением убеждала пионервожатую Зою Павловну в неизбежности войны с Германией. От воспоминания тут же куда-то подевались все возражения, а в голове прозвучало жёсткое и бескомпромиссное: «Вперёд, и с песней!».

– Зачем Гильшеру Черепаха? – спросил он.

Старуха явно обрадовалась деловому тону вопроса, и тут же начала пояснять:

– Сила собранных вместе предметов Падмы столь велика, что позволяет разрушить и вновь создать мир. Но каждый предмет в отдельности обладает лишь малой частью силы. Черепаха даёт основу, твёрдость: любое начинание обладателя этого предмета становится непреходящим – вздумай он создать государство или религиозное учение, таковые останутся незыблемыми на тысячелетия…

При этих словах у Германа немного отлегло от сердца, подумалось даже: «И только то?». Увы, пришедшее облегчение оказалось весьма мимолётным, потому что Носительница продолжила свою мысль: