Тифлис 1904

– От какого Большого? – подался вперед Мамамтавришвили.

– Не могу знать, – по-солдатски ответил коллежский секретарь. Пожал плечами и добавил: – Кто-то же есть у них за главного, тот, кто всем крутит.

– Но вы ничего о нем не знаете?

– Нет. Да и зачем? Меньше знаешь – крепче спишь.

– Продолжайте, Дулайтис, – скомандовал сыщик. – Пришла дама…

– Да. Сказала, что теперь приказы от Большого будет передавать она. И сообщила, что я должен сделать. Ввалиться, напугать, отобрать и выгнать.

– Вы сразу согласились?

– Пятьсот рублей на дороге не валяются…

– Сами придумали детали?

Дулайтис закатил глаза:

– Что вспомнилось… Дама сказала: начните писать протокол изъятия, а потом порвите его на глазах у фартового. Мол, ступай прочь, пока я добрый. Я и ответь: какие слова вы знаете, барыня. Или Большой – полицейский? Он вас научил?

Сыщик со следователем навострили уши. Неужели сейчас всплывет что-то важное?

– А она мне и отвечает: Большой раньше служил в полиции, его не обманешь. Но, строго так закончила, вас это не касается.

– Раньше служил в полиции… – пораженно повторил Лыков. – Неужели?

– Алексей Николаевич, – встревожился Мамамтавришвили, – вы кого-то подозреваете?

– Нет, Баграт Ростомович, это лишь догадка, пока рано ее оглашать.

Он минуту не мог взять себя в руки, потом собрался:

– Продолжайте. А женщина вам не знакома?

– Видел ее раньше, – ответил помощник пристава.

– Где, при каких обстоятельствах?

– Она служит врачихой в городской управе. Высокая, с вас ростом, волосы светлые…

У Лыкова потемнело в глазах.

– Что-что?

– Точно она. Хоть и была под вуалью, я ее узнал.

– Но в управе две женщины-врачихи, – возразил следователь.

– Блондинка одна.

– Одна, – деревянным голосом подтвердил сыщик. – Участково-думский врач Первого участка госпожа Фомина-Осипова.

И следователь занес фамилию в протокол.

– Вы не могли ошибиться?

– Нет, – уверенно ответил Дулайтис. – Что Фомина, я не знал, но врачиха точно из управы.

Лыков кое-как довел допрос до конца. Следователь отправил арестанта в губернскую тюрьму и сказал сыщику:

– Здорово вы их!

Но тот был рассеян и думал о своем.

– Куда теперь? Надо сообщить полицмейстеру. Все-таки его подчиненный.

– Да, Баграт Ростомович, возьмите это, пожалуйста, на себя.

Следователь смешно прижал руки к груди:

– Нельзя! Георгий Самойлович оскорбится. И без того удар по репутации… Нет, у нас в Тифлисе так не поступают. В Тифлисе судейские с полицией живут дружно. Вы уж сами объяснитесь.

– Ну тогда не давайте ему читать протокол.

– Как же я могу отказать полицмейстеру?

Лыков бесцеремонно вырвал у Мамамтавришвили бумагу и сунул в карман.

– Но…

– Я верну его вам через день-два. А пока молчок.

С тяжелым сердцем сыщик явился в городское полицейское управление. Там его уже ждали. Ковалев наскочил на питерца:

– Господин коллежский советник! Почему со мной не согласовали арест моего подчиненного?

– Некогда было, он мог уничтожить улики.

– Пусть так. Но допрос почему провели без моего участия?

– В интересах дознания, – лаконично ответил Алексей Николаевич.

– Что? В моем городе от меня скрывают? Если у вас, господин приезжий, в кармане лежит бумажка за подписью министра, это еще не дает вам права…

Полицмейстер запнулся, он не мог найти нужного выражения.

– …Права оскорблять недоверием.

– Бумажка, как вы изволили выразиться, дает мне любые права в интересах дознания. А в вашем городе так все прогнило, что уж не знаю, как лечить. Кассиры берут ворованные деньги, помощники пристава им содействуют…

Ковалев подбежал к двери кабинета, распахнул ее и кивком указал питерцу: пошел вон! Лыков, не прощаясь, вышел. Честно говоря, ему сейчас было наплевать на обиды полицмейстера. Две новости жгли ему душу. Скиба – предатель? А Виктория – его сообщница?

Алексей Николаевич медленно шел по Головинскому проспекту, не замечая ничего вокруг. Позади его сопровождал ефрейтор Петров. Коллежский советник думал. Да, вот тебе и добрая женщина… Но верно ли это? Чем больше он вспоминал характер Виктории, тем сильнее сомневался. Не может быть! Не может быть, чтобы она была шпионкой, подосланной к нему Скибой. И связным «большой постирочной». Ну не может, и все! Ошибка, здесь явная ошибка. Или провокация. Но впрочем, зачем Виктория так интересовалась его дознанием, еще в тот вечер у Скибы, с которого началось их сближение?

Приняв решение, Лыков отправился на Водосточную. В последнее время Максим Вячеславович не появлялся дома допоздна. Анонимное общество проложило рельсы трамвая от вокзала до сада Муштаид. И теперь по этому отрезку без конца гонял взад-вперед единственный вагон общества – на нем обучались вожатые. Кроме того, разгорелся скандал: по требованию устроителей трамвая Дума приняла решение расширить улицу Армянский базар. Полотно городской железной дороги не помещалось на ней, и требовалось экспроприировать в пользу города ряд владений. Торговцы сопротивлялись и задирали цену. Хлопоты отнимали много времени у Скибы, и сыщик давно с ним не виделся.

Сейчас это было ему на руку – он хотел переговорить с Щербаковой наедине. Войдя в квартиру, Алексей Николаевич первым делом спросил: