Тифлис 1904

– Это, возможно, самое горькое во всей истории, – вздохнул сыщик. – Они прожили семь с лишним лет как муж и жена. Хорошо хоть детей не завели. Кстати, Скиба отчасти подсказал главарю «большой постирочной» ее идею. Прочитал однажды в газете про то, как поймали вора при попытке обернуть меченый купон, и посмеялся над дураком. А заодно объяснил Марии Ивановне, что надо сделать, чтобы не попасться. Та передала любовнику, а уж Трембель наложил идею Скибы на мелкую проказу Козюлькина. Когда жевешка заметила, что у ее супруга начинается дрожательный паралич, то решила избавиться от него. А как? Рано или поздно Щербакова просто отравила бы Максима Вячеславовича. Но тут приехал я и начал дознание. Скиба дал мне слишком высокую характеристику. Преступники напугались. Потом решили использовать ситуацию в свою пользу. Здесь Мария Ивановна сыграла не последнюю роль. Она была правой рукой Трембеля. Женщина с выдающимся характером, сильная, умная, докторша придумала многие уловки «постирочной». В частности, именно она назначила Скибу главным злодеем. И стала подделывать улики и подбрасывать их мне. Я едва не попался. Меня выручил Имадин.

Все покосились на чеченца. Тот сидел с перевязанной шеей и потягивал кахетинское. В части вина он делал исключение из мусульманских правил.

– Да, Имадин Алибекович, – спохватился Фрезе, – ваши бумаги готовы. Можете ехать на войну. Когда вернетесь и получите прощение, с удовольствием приму вас на службу в полицейскую стражу.

Алибеков отказался от такой чести наотрез:

– Надоело бегать по горам с винтовкой. Вернусь в свой аул, буду разводить овец. Женюсь. Приезжайте в гости, ваше высокопревосходительство.

– Сначала сходи к доктору насчет сердца, – строго сказал Лыков.

Но чеченец лишь покачал головой:

– Сначала на войну.

– Меня выручил Имадин, – продолжил коллежский советник. – И его обширные знакомства в разбойничьей среде. Чачибая выполнял в «большой постирочной» обязанности связного со всякой дрянью. Дашнаки, абреки, воры – все были его приятели. Но армянские боевики дважды не сумели со мной справиться, и ротмистр обратился к Зелимхану Гушмазукаеву. А тот спросил у кунака… Если бы не это обстоятельство, у них могло бы все получиться. История с часами особенно меня убедила.

Лыков вынул из жилетного кармана «Тиссот» с гербом, полюбовался и убрал обратно.

– А где часы Скибы? – спросил полицмейстер.

– Пусть он их теперь сам разыскивает, – усмехнулся питерец. – Эти я ему не отдам.

– Найдем, – утешил начальство Снитко. – Пока Максим Вячеславович выздоравливает, я поищу по городу.

– «Тиссот» Скибы, скорее всего, у Фолата Гаджи Солтан-оглы, – предположил Лыков. – Придется вам за ним в горы ехать.

– Надо будет – съезжу, – солидно ответил коллежский секретарь. – Мне после экса уже ничего не страшно.

– Алексей Николаевич, – обратился к сыщику полицмейстер, – а помните, вы обыскивали квартиру Шмыткина? И сказали мне, что бумаги у него какие-то странные. Мусорные, вот как вы их назвали.

– Помню. Действительно, только два закладных листа были стоящие, а все остальное дрянь.

– А почему так, по-вашему?

– Я уже думал над этим, – начал Лыков. – Ваш помощник, Георгий Самойлович, и в самом деле был у «постирочной» в услужении. Уж извините, как есть… Но когда я телеграммой велел его задержать, люди Трембеля застрелили коллежского асессора. Представив это как самоубийство.

– Тут понятно, но что с доходными бумагами?

– Они подложили ему что похуже, а лучшие забрали себе.

– Зачем? – настаивал Ковалев. Видимо, он всерьез заинтересовался фондовыми операциями и решил расспросить знающего человека с лесным имением.

– Вот и я сначала не понял, – ответил сыщик. – Мы трясем казначейство, как липку. Операции по «отстирке» прекратились. А злоумышленники для чего-то берегут купоны, не отдают нам. Бросили бы их к чертям, все равно теперь не обменяешь. Но нет. Тогда я и заподозрил впервые, что будет экс.

– Какая же тут связь? – удивились все.