Тигана

— Проигрывая битву, которая его никогда по-настоящему не интересовала, — поправил тригиец, остро блеснув серыми глазами. — Сомневаюсь, что жрецы что-либо для него значили. Они не были его врагами. Как ни хитер Альберико, правда в том, что он завоевал эту провинцию, и Тригию, и Феррат, и Чертандо благодаря своей армии и чарам, и только с их помощью удерживает Восточную Ладонь. Сандре д'Астибар правил этим городом и провинцией двадцать пять лет, пережил полдюжины мятежей и покушений, как я слышал. И делал это всего лишь с помощью горстки не всегда верных ему войск, своей семьи и уже тогда легендарной хитрости. Что ты скажешь на предположение, что он отказался впустить к себе перед смертью жрецов и жриц вчера ночью только для того, чтобы заставить Альберико сегодня ухватиться за это условие, которое позволит ему сохранить лицо?

Адриано не знал, что ответить. Знал только, что чувствует подъем, возбуждение, и не уверен, хочется ли ему сейчас взять в руки меч или перо и чернила, чтобы записать те слова, которые начинали рождаться внутри.

— Что случится, как ты считаешь? — спросил он с почтительностью, которая поразила бы его друзей.

— Не знаю, — откровенно ответил его собеседник. — Но у меня крепнет подозрение, что в этом году на Празднике Виноградной Лозы может начаться нечто такое, чего никто из нас не ожидает.

На, мгновение показалось, будто он хотел прибавить что-то еще, но промолчал.

Вместо этого он встал и со звоном бросил на столик горсть монет в уплату за кав.

— Мне надо идти. Время репетировать: я выступаю с музыкантами, с которыми никогда прежде не играл. Прошлогодняя чума выкосила многих из странствующих музыкантов, а я на время избавился от коз.

Он ухмыльнулся, затем бросил взгляд на доску для записей пари на стене.

— Скажи своим друзьям, что я через три дня вернусь сюда до захода солнца, чтобы решить дело с поэтическими соболезнованиями Кьяры. А пока прощай.

— Прощай, — задумчиво ответил Адриано, провожая взглядом покидающего опустевший зал музыканта.

Хозяин и его жена собирали кружки и стаканы, вытирали столы и скамейки. Адриано знаком попросил последнюю кружку. Через минуту, потягивая кав — на этот раз без спиртного, чтобы прояснилось в голове, — он вспомнил, что забыл спросить имя музыканта.

2

В тот день Дэвину не везло.

В свои девятнадцать лет он почти совсем смирился с маленьким ростом и мальчишеским бледным лицом, которыми словно в насмешку одарили его боги Триады. Уже столько лет прошло, как он бросил привычку висеть вниз головой на ветвях деревьев в лесу возле их фермы в Азоли, пытаясь хоть немного прибавить себе рост.

Прекрасная память всегда была предметом его гордости и источником радости, но многие из воспоминаний не приносили ни того, ни другого. Он бы с удовольствием забыл тот день, когда близнецы, возвращавшиеся с охоты со связкой дичи, застали его висящим на дереве вниз головой. Даже шесть лет спустя его мучило то, что его обычно туповатые братья сразу же догадались, чего он пытается добиться.

— Мы тебе поможем, малыш! — весело воскликнул Повар.

Нико ухватил его за руки, а Повар за ноги, и крепкие близнецы вдвоем начали растягивать его, добродушно хохоча. И помимо прочего, им доставляло громадное наслаждение слушать не по годам изощренную ругань Дэвина.

Да, то была его последняя попытка прибавить себе рост. Той же ночью он пробрался в спальню храпящих близнецов и аккуратно вылил на каждого по ведру с помоями для свиней. И умчался, подобно Адаону, успев пересечь двор и выскочить за ворота фермы прежде, чем раздался их рев.

Дэвин провел в лесу две ночи, потом вернулся и был выпорот отцом. Он ожидал, что его заставят стирать простыни, но Повар сам это сделал. Близнецы, как всегда добродушные, уже позабыли об этом инциденте.

А Дэвин, будучи проклят или благословен памятью, подобно Эанне, богине Имен, не смог ничего забыть. Пускай на близнецов трудно было таить обиду, собственно говоря, почти невозможно, но от этого его одиночество не уменьшалось. Вскоре после того случая Дэвин ушел из дома, поступив учеником певца к Менико ди Феррату, чья труппа раз в два-три года совершала весной турне по северу Азоли.

С тех пор Дэвин ни разу не возвращался домой. Он брал недельный отпуск во время поездок труппы на север три года назад и еще раз этой весной. Не то чтобы с ним плохо обращались дома, но просто он не вписывался в ту жизнь, и они все четверо это знали. Крестьянствовать в Азоли было серьезным, иногда суровым трудом, непрерывной битвой за сохранение земли и рассудка, постоянным сражением с наступающим морем и жаркой, туманной, серой монотонностью дней.