Тигана

Он уехал вместе с Алессаном, Дэвин. К этому времени они, наверное, уже тоже добрались на север. Альенор смотрела вдаль, мысли ее летели, словно птицы сквозь тьму, через разделяющие их мили, туда, где будет решаться судьба всех, когда наступит летнее солнцестояние.

Две женщины, темные и светлые волосы которых перемешал ветер, долго стояли вместе на стене замка, деля между собой тепло, ночь и время ожидания.

Издавна говорили, – иногда в насмешку, иногда с изумлением, граничащим с благоговением, – что по мере того, как дни в Сенцио становятся все жарче, все жарче разгораются и ночные страсти. Гедонистическое самоублажение в этой северной провинции, благословленной плодородной почвой и мягкой погодой, вошло в поговорку на Ладони и даже за морями. В Сенцио можно было получить что угодно, если ты готов был за это заплатить. И сражаться, чтобы это удержать, часто прибавляли посвященные.

К концу весны в тот год можно было ожидать, что нарастание напряжения и ощутимая угроза войны уменьшат ночную страсть сенцианцев – и бесконечной череды их гостей – к вину, любовным утехам в разнообразных сочетаниях и потасовкам в тавернах и на улицах.

Кто-то мог и правда так подумать, но не те, кто знал Сенцио. Собственно говоря, было даже похоже, что грозные предзнаменования катастрофы – то, что барбадиоры скопились на границе Феррата, и то, что все больше кораблей флотилии Играта бросало якорь у острова Фарсаро, у северо-западной оконечности провинции, – только пришпоривали разнузданность ночей в городе Сенцио. Здесь не было комендантского часа уже сотни лет. И хотя эмиссары обоих захватчиков с удобствами расположились в противоположных крыльях замка, который звался теперь Губернаторским, жители Сенцио продолжали похваляться, что живут в единственной свободной провинции Ладони.

Эта похвальба становилась все более пустой с каждым проходящим днем и с каждой проведенной в сибаритстве ночью, в то время как весь полуостров готовился к большому пожару.

Перед лицом этого быстро приближающегося вторжения город Сенцио лишь увеличивал и без того маниакальный темп своих ночных развлечений. Легендарные питейные заведения, такие как «Красная Перчатка» или «Тетрарх», каждую ночь были заполнены потеющими, шумными клиентами, которым подавали крепкие, необоснованно дорогие напитки и поставляли бесконечный поток доступной плоти, мужской и женской, в лабиринте душных комнатушек наверху.

Хозяева гостиниц, которые по каким-то причинам не обеспечивали клиентов продажной любовью, вынуждены были предлагать другие приманки. Для Солинги, хозяина таверны под тем же названием неподалеку от замка, хорошая еда, приличные вина, пиво и чистые комнаты служили гарантией существенного, хоть и не роскошного, дохода. Его клиентами были в основном купцы и торговцы, не склонные участвовать в ночном разврате или, по крайней мере, есть и спать среди всеобщего разгула. Заведение Солинги также гордилось тем, что и днем и ночью предлагало лучшую музыку, которую только можно было найти в городе.

В данный момент, незадолго до обеда, в один из дней конца весны, посетители бара и обеденного зала почти полной таверны наслаждались музыкой странного трио: арфиста из Сенцио, игрока на свирели из Астибара и молодого тенора из Азоли, который, если верить возникшим пару дней назад слухам, был тем самым певцом, что исчез прошлой осенью после исполнения ритуальных обрядов на похоронах Сандре д’Астибара.

В ту весну в Сенцио ходило множество разных слухов, но этому мало кто поверил: невероятно, чтобы такая знаменитость пела в сборной труппе вроде этой. Но у молодого человека действительно был исключительный голос, и игра остальных двоих ему не уступала. Солинги ди Сенцио был необычайно доволен тем, как они повлияли на его прибыль за последнюю неделю.

По правде говоря, Солинги принял бы их на работу и поселил у себя даже в том случае, если бы они пели не лучше кабанов во время гона. Солинги уже более десяти лет был другом темноволосого человека, который теперь называл себя Адриано д’Астибар. Другом, и более чем другом; по случайности почти половина всех постояльцев в эту весну были людьми, приехавшими в Сенцио специально на встречу с этими тремя музыкантами. Солинги держал рот на замке, разливал вино и пиво, руководил поварами и служанками и каждую ночь молился Эанне, богине Огней, перед сном, в надежде, что Алессан знает, что делает.

В тот вечер клиенты, наслаждавшиеся зажигательными балладами Чертандо в исполнении юного тенора и отбивающие ритм на стойке бара, были грубо прерваны, когда входная дверь распахнулась и впустила новую, довольно большую группу посетителей. Ничего особенного в этом не было, разумеется. Но тут певец прервал балладу на середине припева и с приветственными криками устремился к вошедшим, второй музыкант быстро положил свирель и спрыгнул со сцены, и арфист тоже отставил инструмент и последовал за ними, хоть и с меньшей поспешностью.