Тигана

Она еще не закончила. Нельзя было позволить им схватить ее. Она знала, что может сделать магия с рассудком. Если они ее схватят, то схватят и всех ее друзей. Они все поймут. Она не питала иллюзий и знала, что придется сделать последний шаг, с того самого момента, когда придумала этот план.

Они уже пытались выбить дверь. Дверь была большой и тяжелой, способной продержаться несколько секунд. Катриана встала и вновь надела платье. Сейчас ей не хотелось оставаться обнаженной, она даже не могла бы толком объяснить почему. Перегнулась через кровать, взяла игратянское оружие, это сверкающее орудие смерти, и, стараясь не задеть отравленное лезвие, положила его рядом с Ангиаром, чтобы его быстро нашли. Было необходимо, чтобы его нашли.

Со стороны двери донесся резкий звук ломающегося дерева, снова крики, шум и суматоха в коридоре. Она подумала, не поджечь ли комнату – пожар от свечи, ей было приятно это представлять, – но они должны были найти тело Ангиара и увидеть, что именно его убило. Катриана открыла окно и встала на подоконник. Форма окна была элегантно удлиненной, настолько вытянутой вверх, что она легко встала во весь рост. На мгновение она посмотрела вниз. Комната находилась над садом, достаточно высоко над ним. Более чем достаточно. Аромат деревьев седжойи плыл вверх вместе с тяжелым, сладким запахом цветов теин и других ночных цветов, названия которых она не знала. Уже взошли обе луны, Видомни и Иларион, и наблюдали за ней. Она какое-то мгновение смотрела на них, но молитва ее была обращена к Мориан, потому что уходила она к Мориан, в самые последние врата.

Она подумала о матери. Об Алессане. О его мечте, которая стала ее мечтой и ради которой она сейчас должна умереть в чужой стране. Мельком вспомнила об отце, понимая, что все это произошло из-за желания исправить его ошибку, из-за того, что каждое поколение накладывает отпечаток на следующее так или иначе. «Пусть этого будет достаточно», – молилась Катриана, направляя эту мысль, как стрелу, к Мориан в ее Чертогах.

Дверь с оглушительным треском рухнула внутрь спальни. Полдюжины мужчин ввалились в комнату. Пора. Катриана отвернулась от звезд, от двух лун, от сада. Посмотрела сверху, с подоконника, на мужчин. Сердце ее пело, в нем звучало крещендо надежды и гордости.

– Смерть барбадиорским прислужникам! – крикнула она во весь голос. – Свободу Сенцио! – воззвала она, а потом: – Да здравствует Брандин, король Ладони!

Один из стражников, самый быстрый из них, среагировал и бросился через комнату. Но он не успел, он не был таким быстрым, как она. Она уже повернулась, эти последние, необходимые слова разъедали ей мозг, словно кислота. Она снова увидела луны, звезды Эанны, распахнутую в ожидании темноту между ними и землей.

Катриана прыгнула. Ощутила на своем лице и в волосах ночной ветер, увидела, как темная земля сада начала стремительно приближаться к ней, еще секунду она слышала голоса, а потом уже ничего не слышала, только громкий свист ветра. Она была одна в падении. Кажется, она всегда была одна. Финал представления. Свеча. Воспоминания. Сон, молитва о пламени грядущего пожара. Затем последняя дверь, неожиданно мягкая тьма, широко распахнулась перед ней в воздухе. Она закрыла глаза как раз перед тем, как в нее провалиться.

Глава XIX

Теплая ночь, аромат цветов. Лунный свет на деревьях, на светлых камнях садовой стены, на женщине, стоящей высоко в окне.

Дэвин слышит слева от себя какой-то шум. Подбегающий Ровиго останавливается, застывает потрясенно, проследив за взглядом Алессана. За его спиной возникают Сандре и Алаис.

– Помоги мне! – хриплым голосом приказывает герцог, падая на колени на мостовую рядом с Дэвином. У него искаженное, безумное лицо, а в руке кинжал.

– Что? – ахает Дэвин, не понимая. – Что вы…

– Мои пальцы! Сейчас! Отруби их! Мне нужна сила! – Сандре д’Астибар резко сует рукоять кинжала в ладонь Дэвина и хватается пальцами левой руки за выступающий камень мостовой. Только третий и четвертый пальцы этой руки вытянуты вперед. Пальцы чародея, связывающие его с Ладонью.

– Сандре… – заикаясь, начинает Дэвин.

– Молчи! Руби, Дэвин!

Дэвин выполняет приказ. Стиснув зубы от боли, от горя, сморщив лицо, он заносит острое тонкое лезвие и опускает его на выставленные пальцы Сандре. Слышит чей-то крик. Это Алаис, не герцог.

Но в тот момент, когда кинжал прорезает плоть и скрежещет о камень, возникает короткая, ослепительная вспышка. Темное лицо Сандре освещается короной белого света, которая вспыхивает, как звезда, вокруг его головы и гаснет, ослепив их на мгновение своим сиянием.

Алаис опускается на колени с другой стороны от герцога и быстро перевязывает кровоточащую руку куском ткани. Сандре с усилием поднимает эту руку, безмолвный перед лицом боли. Не говоря ни слова, Алаис помогает ему, поддерживая его под локоть.