Тигр и Дракон (СИ)

Ох и хорошо же. Пусть так, понарошку, пусть в треть силы, но мышцы от разминки пели, сердце в набат стучало, кровь за ушами ритм отбивала. Так кураж в голову ударил, что не сразу понял, когда что-то не так пошло. Йиньйинь в его руках не дышал, а заполошно ртом воздух хватал, не дрался, а истошно выцарапывался, не напрягался — всем телом в лихорадке малярийной трясся. Неужто прихватил его Шэрхан сверх меры? Да вроде силу рассчитывал. Не ребёнок же. Разжал руки, так Йиньйинь кулём дрожащим на ковер и сполз. Губы посинели, глаза закатились.

— Да что с тобой? — не на шутку испугавшись, спросил Шэрхан. — Ты дыши главное, вдох-выдох, понял?

Кинулся к остывшему чайнику, плеснул в чашку воды, заставил выпить. Мало что в рот попало. Струйки по подбородку потекли, всю рубашку на груди промочили.

Но губы порозовели.

Наконец Йиньйинь сел, на спинку кровати опираясь. Глаза закрыл, слезы ладонью вытер.

Нет, не в Шэрхане дело было. Не от боли Йиньйиня на изнанку выворачивало, от страха. Так Пракашка от кошмаров своих просыпался, после того как Шэрхан его случайно на три дня в погреб запер.

Как и тогда, в детстве, Шэрхан слов не тратил. Сел рядом, плечом к дрожащему телу прильнул.

— Ну, чего там? Рассказывай.

Не сразу Йиньйинь говорить смог. Сначала горло перехватывало.

— Постоялый двор, что отец содержал? Уже девять лет как нет его. Сожгли и разорили солдаты князя И. Родителей убили, меня в плен взяли. Пять лет я с ними рабом по степям мотался. А как припёр наш император князя, так он, чтобы послов задобрить, меня и трех рабынь, тоже из Тян-Цзы украденных, на пополнение гарема имперского подарил. Двух рабынь император в семьи вернул. А у меня и Лиу Лин не было никого, вот нас и оставили. — Йиньйинь взял чашку, воды отхлебнул. Почти не дрожал больше, только хмурился. — Четыре года здесь в роскоши да достатке живу. Думал, забыл все. Ан нет, помню.

В рабстве Шэрхан никогда не был. В детстве ворчал, что мать как раба заставляет его стрелы во время тренировки таскать. Но так, смеха ради говорил. Теперешняя жизнь в Тян-Цзы на рабство тоже пока не тянула — били несильно, унижали нечасто, зад вообще не трогали. Но что такое настоящее рабство Шэрхан знал. Пока послом Джагоррата служил, много чего повидал. И как хан Такдрандир ради забавы своих рабов слонами топтал, и как после смерти эмира Сулеймара пятьсот его рабов вместе с ним живыми под землю закопали.

Как Йиньйинь пять лет плена пережил? Как доброту и достоинство сохранил? Стыдно стало. Думал, дурак, он тут самый сильный, а на деле — тюфяк. Еще жаловаться смеет, что усы заставили сбрить.

И так близко сидели, а Шэрхан ещё сильнее придвинулся.

— Обнять тебя?

Йиньйинь головой мотнул и посмотрел с тоской.

— Не положено.

Шэрхан тяжко вздохнул.

— Прости, — сказал, по спине по-дружески похлопав. — Не будем больше драться.

Йиньйинь поджал губы.

— Нет уж, будем. Как мне из того захвата спастись?

Шэрхан посмотрел с уважением.

— Палец выкручивай. Так чтоб сломать или вырвать. Любой руки разожмет.

От удара двери оба вздрогнули. Клякса и Линялый, сопя, как перепуганные буйволы, с мокрыми волосами и выпученными глазами, ворвались внутрь. Клякса не вписался в дверной проем, Линялый, на подол себе наступив, на полу растянулся, но, невзирая на урон, оба ринулись к сундукам с одеждой. На вопрос Йиньйиня Клякса ответил резко, одно только слово. «Няня». Этого оказалось достаточно, чтобы Йиньйинь снова побелел, затрясся и на ноги, пошатываясь, вскочил.

— Снимай это, — зашептал он, из своей робы выпутываясь. — Красное с фазанами надевай.

Сам волосы поспешно пригладил и шапочку сверху натянул.

— А что за торжество-то? — поинтересовался Шэрхан, не торопясь в дичь фазанно-аляповатую влезать. — Умер кто?

— Еще нет, но скоро. — Йиньйинь сглотнул. Нагнулся к самому уху, будто боялся, что и шёпотом было недостаточно тихо. — Императрица вызывает.

5

Ох и роскошные у императрицы хоромы. Пока по коридору шли, Шэрхан по сторонам глазел и восхищался, и не мешали ему ни испуганное сопение Кляксы и Линялого, ни озабоченный бубнеж Йиньйиня про молчи-в-глаза-не-смотри-девять-раз-лбом-об-пол-бей. А как тут не разглядывать-то, когда такая красота вокруг? По сравнению с этим богатством джагорратский дворец — халупа крестьянская, а уж пограничные крепости, в которых Шэрхан всю юность провел, вообще отстойники слоновьи. Тут же — блеск да излишества. Мраморные колонны, цветами как настоящими вырезанные, бархатные занавески, нитками жемчуга подпоясанные, ковры с ворсом таким высоким и мягким, что чуть не по колено проваливаешься, словно по облаку идешь. Коридор широкий и длинный, а в каждом алькове какая-нибудь финтифлюшка: то ваза в рост человека, огненными птицами расписанная, то статуя зверя страшно-прекрасного с вытянутым языком, длинными зубами и глазами что твои дыни, а то и вовсе живая девица с дудкой или колокольчиками. Пахло знатно, травами и цветами, пожалуй даже слишком — будто с головой учителю Шрираману в сундук с благовониями нырнул.