Тигр под наркозом

Выпал снег, началась зима, скорее в поле, ловить зверей! Составлен длиннейший, подробный список всего, что может пригодиться в работе. Собираемся вместе с Вадимом Тарховым — студентом, тоже «заболевшим» снотворной идеей, едем в глухой район Тверской области испытывать наши снадобья. Он — на полмесяца, я — на всю зиму. Со станции добирались на лошадке, в санях. Проехали мимо вдалеке стоящего старинного дома с колоннами моего любимого проникновенного художника-пейзажиста Бялыницкого-Бируля.

Громкое название Дворищи принадлежало небольшой деревеньке, главной достопримечательностью которой была двухэтажная деревянная школа. Ею заведовал отец Вадима — Сергей Аристархович. Мы поселились в его просторном бревенчатом доме.

Исцеление щами. В ту зиму мне дьявольски не везло. Каждое утро чуть свет я отправлялся в поля и леса, где были разложены мои приманки с усыпительными капсулами, ходил до вечера и только к вечеру добирался домой, измученный физически, подавленный морально очередным днем неудач. Сняв лыжи и рюкзак, принимался, воспитывая волю, тщательным образом очищать валенки от снега и ледышек. Снимал верхнюю отсыревшую одежду в сенях и наконец входил в долгожданное тепло дома. Как можно веселее и оптимистичнее ответив на вопрос кого-либо из домашних, не поймал ли я сегодня лисицу, отправлялся в загородку к огромной русской печи.

Устроив на просушку мокрые валенки и сырую шапку в одну из многочисленных маленьких ниш, предназначенных именно для этого, забирался по лесенке на печку. Там было темновато, восхитительно тепло и пахло овчиной и чем-то еще домашним и уютным. Улегшись на спину и почувствовав живительное тепло, я закуривал. Настроение немного поднималось, затем переходил к следующему приему приободривания души: протягивал правую руку к полке с книгами, висевшей на дощатой, потемневшей от времени, перегородке.

Там стояли тома полного собрания Чехова. Взяв одну из синих книжечек, я наугад скрывал ее и читал первый попавшийся рассказ. Они действовали на меня как пантокрин или женьшень: уныние и усталость души слабели. Особенно если при этом раздавался голос молодой хозяйки Маши с призывом пожевать. Обычно она кормила меня зелеными щами: варевом темного цвета из кислых зеленых листьев капусты и свиного сала. Это жирнющее, острейшее и очень горячее хлебово было отчаянно вкусно и питательно.

Откусывая крупные куски от толстого ломтя свежего домашнего ржаного хлеба, в корке которого иногда похрупывали запеченные угольки, я, не торопясь, чтобы дольше протянуть удовольствие, опоражнивал деревянной ложкой объемистую глиняную миску. С каждым глотком поднимались настроение и вера в будущее.

Злой дух обезврежен. Мне по-прежнему не везло. Каждый день обходил разложенные привады, возле которых лежали ловчие приманки — кусочки корма, внутрь которых были спрятаны капсулы со снотворным веществом. Они оставались или нетронутыми, или разгрызенными, но не съеденными. Подходя к одной из привад, я заметил возле нее что-то очень черное. Что бы это могло быть? Теряюсь в догадках. Откуда взялось?

Подошел ближе, гляжу, да это ж ворон! Он лежал на брюхе, опустив голову, чуть припорошенный снегом. При моем подходе ворон поднял голову, привстал и, сделав несколько медленных шагов, тяжело поднялся в воздух, и, медленно махая крыльями, полетел невысоко над снегом. Пролетев метров 150, опустился за кустом. Придя в себя, я кинулся к месту его приземления. Задохнувшись от волнения и бега, ищу.

Где он? Где? Вот! Ворон опять делает попытку взлететь, но теперь я кидаюсь на него. Споткнувшись лыжей о пенек, падаю, однако успеваю схватить птицу за ногу. Огромный, страшно черный на белом снегу ворон с силой рвется, но тяжело, замедленно. Я сгреб его, и в это время он, разинув черный клюв, закричал каким-то истошным, жутким, могильным криком.

Много раз слышал крик ворона. Но одно где-то далеко, другое дело,— в твоих руках: звук неизменно сильнее и ошеломляет. Да, видать, не то он и кричал сейчас, что обычно. По спине невольно побежали мурашки. Первое, что бросилось в глаза,— черная пасть: слизистая рта птицы имела черный цвет. А у того красная! «Тот» — это чучело ворона на шкафу возле моего стола в институте. С ним была связана история.

Как-то лаборантка с соседней кафедры, озорничая, взяла чучело с полки и поставила его над моей головой, сказав: «Раз ты такой вредный и не даешь мне взаймы тетрадку — вот тебе. Не будет тебе теперь никакой удачи. Никого ты не поймаешь!» Слышавшая это старший лаборант Алина Сигизмундовна возмутилась и хотела переставить чучело, но я, преодолев в себе суеверие, сказал: «Пусть стоит. Ерунда все это».