Тигр снегов

Впрочем, кое-что у нас еще оставалось. У меня было пятнадцать рупий, с ними я пошел на полицей­скую станцию и попросил разрешения поговорить с начальником. Разумеется, мне ответили отказом, но тут я достал мои пятнадцать рупий, и один из поли­цейских сразу же сказал, что, может быть, удастся что-нибудь сделать. Войдя к начальнику, я прежде всего сообщил, что мы члены экспедиции. Он хотел тут же бросить меня за решетку – решил, что я имею в виду что-то политическое. Когда же я объяснил все, он успокоился и раздобыл, наконец, грузовик, кото­рый доставил нас в Дехра Дун. А там начались но­вые осложнения, только на этот раз не из-за полити­ки, а из-за муссона. Дождь размыл все дороги, и мы снова застряли. Однако теперь наши дела обстояли лучше, потому что в Дехра Дуне находилась Дун Скул и нас взял на свое попечение мой старый друг ми­стер Гибсон. Как только дороги наладились, он помог нам выехать, и мы наконец-то вернулись в Дарджи­линг, правда, в пути было еще немало неприятностей с полицией и железнодорожными чиновниками. Я все­гда недолюбливал полицейских и железнодорожных контролеров; думаю, что в этом я не одинок.

Так кончилась еще одна экспедиция. Случай с Ван­гди Норбу был очень тяжелым. Возвращение оказа­лось трудным. Зато все остальное сложилось благо­приятно, лучшего нельзя было и требовать от горной экспедиции; мы не только совершили успешные вос­хождения, но и испытали при этом большое удоволь­ствие. Швейцарцы пришлись мне очень по душе. Несмотря на языковые трудности, я чувствовал к ним особую близость и думал о них не как о господах и работодателях, а как о друзьях. Такие взаимоотно­шения сохранились у меня со швейцарцами и в даль­нейшем.

Наша экспедиция положила начало не только дружбе, но и одной романтической истории, которая шесть лет спустя заставила меня испытать минутное замешательство. Когда я попал в Швейцарию в 1953 году после взятия Эвереста, друзья очень тепло встретили меня на аэродроме.

– Comment Ca va? Wie gehts? – спросил я на своем самом лучшем франко-немецком языке. – Как поживаете, господин Рох, господин Диттерт, господин Гравен, господин Суттер, госпожа Лон… – Здесь я за­мялся. Возможно, даже покраснел. – Я хотел сказать, госпожа Суттер, – поправился я.

Потому что теперь они были женаты.

9 В СВЯЩЕННУЮ СТРАНУ

1948 год не похож ни на один другой год в моей жизни. Я не ходил в этом году в горы, не уча­ствовал в восхождениях, зато провел десять меся­цев в Тибете, побывал в Лхасе и еще дальше. Жите­лям Запада Тибет известен как Запретная страна, для буддистов же это священная страна, страна паломни­чества. Путешествие в Тибет, как и битва за Эверест, навсегда останется у меня в памяти.

Когда я вернулся из Гархвала, мои дела обстояли не лучше, чем раньше. Весь заработок ушел на то, чтобы добраться до Дарджилинга. С работой было очень туго. Экспедиций больше не намечалось; близи­лась осень, а за ней зима. Анг Ламу продолжала ра­ботать айя, но девочки Пем Пем и Нима росли, их нужно было кормить и одевать, а у нас редко хватало продуктов и одежды. «Что же делать? – думал я с горечью. – Съесть мою медаль?» Теще становилось все хуже и хуже, и в конце концов она умерла в возра­сте семидесяти шести лет. Перед самой кончиной она протянула руку и благословила меня, сказав, что я был добр к ней и бог вознаградит меня, поможет исправить дела. Ее слова оправдались. Вскоре после смерти тещи наша жизнь стала понемногу налажи­ваться, и уже никогда больше нам не приходилось так трудно.

Весной 1949 года я услышал, что в Дарджилинг приехал интересный человек – профессор Джузеппе Туччи, итальянец, известный знаток восточного искус­ства и литературы. Он уже семь раз побывал в Тибете и теперь собрался совершить новое путешествие туда. Профессор Туччи обратился к Карма Паулу за по­мощниками и носильщиками. Я поспешил к сирдару, но необходимые люди уже были набраны, и экспеди­ция выступила в Гангток в Сиккиме. Я так расстро­ился, что даже пал духом. Однако несколько дней спустя я узнал приятную новость. Профессор Туччи прислал сказать, что недоволен своими людьми: ему в первую очередь требовался человек, умеющий хотя бы немного объясняться на тибетском языке, хинду­стани, непальском и английском. Как раз эти языки я и знал, помимо родного. И вот однажды утром Кар­ма Паул вызвал меня в свою контору; в тот же день я отправился в Гангток.

Профессор Туччи был своеобразный человек, один из самых удивительных людей, каких я когда-либо встречал. Он относился к своему делу с величайшей серьезностью, даже преданностью. Но в противопо­ложность альпинистам, которые обычно отличаются уравновешенностью, Туччи был крайне вспыльчив, го­ряч и чуть что – выходил из себя. Едва добравшись до Гангтока, я убедился, что не он был недоволен на­нятыми шерпами, а они боялись его, говорили, что он слишком строгий начальник, и решили уйти домой. Туччи принялся расспрашивать меня, и я сразу понял, что смущало шерпов. Он обрушил на меня целый град вопросов на разных языках – бам-бам-бам, как пуле­мет, и вдруг говорит: