Тигр снегов

Эверест, к которому я вернулся после многолетнего перерыва, был не тем Эверестом, который я знал раньше. Теперь атаки велись не с севера, а с юга, а восходить на гору с новой стороны – это почти то же, что восходить на совсем другую гору. Причины изменения маршрута были политические. Все же хотя гора стала в известном смысле новой, она оставалась давней знакомой для меня, даже в большей степени, чем та, к которой я четырежды подходил со стороны Тибета и Ронгбука. Дело в том, что южный маршрут пролегает через Соло Кхумбу, страну моего детства, и хотя я никогда не пробовал совершать восхождение с этой стороны, я ее знал лучше всего по своим меч­там и воспоминаниям.

После восемнадцати долгих лет мне предстояло опять увидеть мать. Снова я буду стоять возле нее на горных пастбищах, возле Тами и смотреть на «Гору, через которую не может перелететь ни одна птица». Мне предстояло возвращение домой в двух смыслах этого слова.

Как уже говорилось, в 1950 году Тильман и аме­риканец Чарлз Хаустон прошли от Катманду через Со­ло Кхумбу к южному подножью Эвереста. В следую­щем году Эрик Шиптон возглавил большую экспедицию для проверки возможностей штурма с этой стороны. Ни один из этих отрядов не поднимался особенно вы­соко. Тильман и Хаустон не имели необходимого сна­ряжения даже для частичного восхождения, а Шипто­ну и его людям преградила путь большая трещина на ледопаде, который спускается к леднику Кхумбу. К тому же первая группа подтвердила мнение Мелло­ри, разглядывавшего этот путь сверху, с Лхо Ла, много лет тому назад: что он тяжелее северного, а то и вовсе непроходим.

Тем не менее, поскольку Тибет был закрыт, южный путь оказался единственным. Оставалось либо штур­мовать Эверест с юга, либо вовсе отказаться от по­пыток.

Но к 1952 году изменился не только маршрут, из­менилось кое-что еще. До сих пор на протяжении всей истории восхождений Эверест оставался исключитель­но «английской горой». Единственными представителями других западных наций, побывавшими хотя бы вблизи горы, были Хаустон и датчанин Ларсен, кото­рый в 1951 году прошел от Кхумбу до Ронгбука, однако никто, кроме англичан, не ступал на самую гору. Теперь же предстояла перемена – и большая перемена. Ибо если Тибет в прошлом впускал только англичан, то Непал был готов открыть доступ для аль­пинистов всех стран. И первыми прибыли швейцарцы.

Для меня был великий день, когда эта новость до­шла до Дарджилинга. Из Швейцарии пришло два письма: одно прямо на мое имя, другое – миссис Гендерсон, секретарю Гималайского клуба; и в обоих меня просили быть сирдаром. Мне предстояло не только попасть, наконец, снова на Эверест, но совер­шить восхождение вместе с людьми, которых я пред­почитал в горах всем остальным. Конечно, я не знал всех членов экспедиции, однако встречал ее руково­дителя Висс-Дюнана за несколько лет до этого в Дарджилинге. Двое других, Рене Диттерт и Андре Рох, были моими старыми знакомыми по Гархвалу, и я не сомневался, что остальные придутся мне по душе не меньше. Согласен ли я? – спрашивалось в письмах. С таким же успехом можно было спросить, хочу ли я есть и дышать. Несколько дней я вел себя так, что Анг Ламу и девочки сочли меня одержимым.

Финансовой стороной дела занимался Гималай­ский клуб, мне же поручили подобрать шерпов. Швей­царцы хотели иметь тринадцать человек из Дарджи­линга, еще десять рассчитывали нанять в Соло Кхум­бу. Однако я быстро убедился, что далеко не все горели таким желанием, как я, пойти на Эверест. Прежде всего они помнили неприятности с прошло­годней экспедицией Шиптона. Многие непальские носильщики утверждали тогда, что им выплатили жалованье не полностью. К тому же произошел скан­дал из-за фотоаппарата, который не то пропал, не то был украден. Наконец по окончании экспедиции но­сильщики не получили бакшиша.

Я возражал: «Допустим. Но какое это имеет от­ношение к швейцарцам?» И тут оказалось, что мно­гие были склонны обвинить во всем саму гору. Они вообще не хотели идти туда. Эверест, мол, слишком велик, слишком опасен; взять его с юга невозможно. Даже великий «тигр» Ангтаркай, сирдар 1951 года, не хотел идти на этот раз. Он побился об заклад со мной на двадцать рупий, что швейцарцы, как и люди Шиптона, никогда не одолеют большую трещину в ле­допаде Кхумбу.

В конце концов мне удалось собрать тринадцать надежных носильщиков, и ранней весной – «экспеди­ционный сезон» для всех шерпов-восходителей – мы выступили в путь, чтобы встретиться со швейцарцами в Катманду. Помимо тех, кого я уже знал, приехали еще шесть альпинистов и двое ученых. Члены экспе­диции производили на меня впечатление не только сильных восходителей, но и прекрасных людей. После 1947 года Диттерт и Рох участвовали в нескольких других экспедициях и были теперь уже опытными ве­теранами, а остальные относились к числу лучших альпинистов Женевского кантона. Наиболее извест­ным среди них был, пожалуй, Раймон Ламбер. Хотя я встретил его впервые, он очень скоро стал моим то­варищем по высотам и самым близким и дорогим другом.