Тигр снегов. Неприкосновенная Канченджанга

Истекла половина испытательного срока кислородных приборов. Мы обсудили свои впечатления и согласились, что высокая концентрация кислорода придала нам большую энергию. Однако оба чувствовали сильную усталость, как после очень тяжелой работы; кроме того, местами громоздкие аппараты оказывались помехой, особенно когда приходилось, с трудом сохраняя равновесие, рубить ступеньки на крутом ледяном склоне. И наконец, у нас оставалось ощущение, словно маски изолируют нас от окружающего мира и друг от друга.

Таковы были наши выводы после одного дня работы с кислородными приборами; дальнейший опыт ничего, по существу, не изменил. Подъем в масках не доставил нам никакой радости, в отличие от последующих дней, когда мы повторили тот же маршрут с аппаратами открытого типа, идя несколько медленнее, но зато с гораздо большим удовольствием. Стритер и Мэзер, а также Маккиннон и Джексон, пройдя этот же участок без всяких аппаратов, назвали его на редкость приятным.

Как ни бесновался ветер, к 20.15 мы уснули. Сначала дышали кислородом. Между нами лежал баллон, и газ через Т-образную трубку поступал в обе маски. Было тепло и уютно, но в час ночи кислород кончился, и я сразу проснулся. Сквозь полудрему я думал о наших планах. Настроение было хорошее, еще сказывалось действие кислорода. Потом я уснул опять и проснулся совершенно разбитый. Холод, апатия, уныние… Мы неплотно закрыли входной рукав палатки, и за ночь внутрь нанесло снега. Я никак не мог заставить себя разжечь примус и начать готовиться к выходу. Точно такое же состояние было и у Харди. Действие кислорода кончилось.

От 6.30 до 7.30 Харди налаживал наши походные кислородные аппараты, они хранились в палатке. Небо хмурилось, дул сильный ветер, похоже было, что вот-вот начнется снегопад.

Ho вот аппараты собраны, Харди включает свой баллон. Послышалось громкое шипение: застывший клапан пропускал кислород! Снова и снова Харди пытался заставить клапан работать, но газ продолжал просачиваться наружу. Руки немели от холода, а краник не хотел слушаться. Промучившись полчаса, Харди отделил краники: надо было отогревать баллоны. Он подержал руки над примусом и положил на клапан. Я втащил свой баллон к себе в спальный мешок и зажал ногами — стальной корпус показался мне холоднее льда. Наконец к 8.30 клапаны оттаяли достаточно, краны начали действовать исправно. В 8.50 мы выступили в путь. Небо прояснилось — приятный сюрприз, потому что обычно день начинался хорошей погодой, а кончался плохой, если же утро было пасмурно, то так и оставалось до конца. Но сегодня получилось иначе: ветер стих, выглянуло солнце.

Мы осмотрели террасу. Похоже было, что слева сераки не такие крутые, а мы направились на север, в сторону Западной Канченджанги, ориентируясь на длинный серак. Он лежал, словно кит 100-метровой длины и 30-метровой высоты, хвостом к нашему снежнику, а головой — к террасе, и позволял преодолеть, во всяком случае, первую трещину. Мы вырубили ступеньки, взобрались на спину «кита» и прошли по гребню. В конце нас ожидал крутой шестиметровый спуск, за спуском несколько трещин и нечто вроде снежного коридора, который выводил между глыбами льда прямо на террасу. Я задержался на гребне, страхуя Харди, пока он рубил ступеньки вниз по стенке. Но вот уже и снежный коридор позади — мы ступили на Большую террасу!

Огромное, почти совершенно гладкое белое поле плавно подступало к скалам, спадающим от южного предвершинного гребня. Влево терраса так же отлого, под углом около 15 градусов, поднималась в северном направлении к Сходням. После уже пройденных нами склонов терраса напоминала огромное футбольное поле. До самых Сходней ни больших трещин, ни сераков — одним словом, никаких препятствий, если не считать короткого крутого откоса на стыке.

Часы показывали десять. Решили пройти возможно дальше по террасе и подыскать место для лагеря V.

Мы поочередно протаптывали тропу в глубоком, по колено, снегу. Двигались довольно быстро. Слева, на западе, тянулся край террасы, граничащий с Долиной. Прямо перед нами начинались склоны, ведущие к Западному седлу, на них, далеко вверху, виднелись красные скалы Серпа. Восточная часть его спускалась вниз, ограждая с востока заполненную снегом котловину под Серпом. Ниже каменной гряды снега Сходней и котловины сливались в один большой снежно-ледовый откос, на поверхности которого кое-где возвышались сераки, образующие северную границу Большой террасы. Мы вышли в самое начало откоса, где крутизна достигала 40 градусов и снег был достаточно плотен.

Аэрофотографии показывали на этом откосе широкую полку под сераком, метрах в ста двадцати ниже начала Сходней. Мы быстро нашли полку и серак и направились туда, полагая, что это место может подойти для лагеря V. Подступы к полке преграждали сераки, причем восточная часть этого барьера казалась лавиноопасной — на нее обрушивались снег и камни с южного склона горы. Мы предпочли пойти западнее, ориентируясь на снежный бассейн под Серпом.