Тигр! Тигр! (сборник)

Затем – самолетами, машинами, автобусами, грузовиками и велосипедами – стала прибывать свита Формайла. Библиотекари и книги, лаборатории и ученые, философы, поэты и спортсмены. Разбили площадку для фехтования, ринг для бокса, уложили маты для дзюдо. Свежевырытый пруд молниеносно заполнили водой из озера. Любопытная перебранка произошла между двумя мускулистыми атлетами – подогреть ли воду для плавания или заморозить для фигурного катания. Прибыли музыканты, актеры, жонглеры и акробаты. Стоял оглушительный гам. Компания механиков в мгновение ока соорудила заправочно-ремонтный пункт и со страшным ревом завела две дюжины дизельных тракторов – личную коллекцию Формайла. Последней появилась обычная лагерная публика: жены, дочери, любовницы, шлюхи, попрошайки, мошенники и жулики. Через пару часов гомон цирка был слышен за четыре мили – отсюда и его название.

Ровно в полдень, демонстрируя транспорт столь вопиюще несуразный и крикливый, что рассмеялся бы и закоренелый меланхолик, прибыл Формайл с Цереса. Гигантский гидроплан зажужжал с севера и опустился на поверхность озера. Из брюха гидроплана вышла десантная амфибия и поплыла к берегу. Ее борт откинулся, и на середину лагеря выехал большой старый автомобиль.

– Что теперь? Велосипед?

– Нет, самокат…

– Он вылетит на помеле…

Формайл превзошел самые дикие предположения. Над крышей автомобиля показалось жерло цирковой пушки. Раздался грохот; из клубов черного дыма вылетел Формайл с Цереса и упал в растянутую сеть у самых дверей своего шатра. Аплодисменты, которыми его приветствовали, были слышны за шесть миль. Формайл взобрался на плечи лакея и взмахом руки потребовал тишины.

– О господи! Оно собирается произносить речь!

– «Оно»? Вы имеете в виду «он»?

– Нет, оно. Это не может быть человеком.

– Друзья, римляне, соотечественники! – проникновенно воззвал Формайл. – Доверьте мне свои уши. Шекспир, 1564–1616. Проклятье! – Четыре белые голубки выпорхнули из рукава Формайла; он проводил их изумленным взглядом, затем продолжил: – Друзья, приветствия, bonjour, bon ton, bon vivant, bon… Что за черт?! – Карманы Формайла вспыхнули, из них с треском взлетели римские свечи. Он попытался погасить пламя, и отовсюду посыпались конфетти. – Друзья… Молчать! Я все-таки произнесу эту речь! Тихо!.. Друзья!.. – Формайл ошарашенно замер. Его одежда задымилась и стала испаряться, открывая ярко-оранжевое трико. – Клейнман! – яростно взревел он. – Клейнман! Что с вашим чертовым гипнообучением?

Из шатра высунулась лохматая голова.

– Ви училь свой речь, Формайл?

– Будьте уверены. Я училь ее битых два часа. Не отрываясь от проклятого курса «Клейнман о престижитации».

– Нет, нет, нет! – закричал лохматый. – Сколько раз мне говорить?! Престижитация не есть красноречий! Престижитация есть магия! Dumbkopf!! Ви училь неправильный курс!

Оранжевое трико начало таять. Формайл рухнул с плеч дрожащего слуги и исчез в шатре. Ревела и бушевала толпа. Коптили и дымили кухни. Кипели страсти. Царил разгул обжорства и пьянства. Гремела музыка. Стоял кавардак. Жизнь неслась на полных парах. Водевиль продолжался.

В шатре Формайл переоделся, задумался, махнул рукой, переоделся, снова передумал, накинулся с тумаками на лакеев и на исковерканном французском потребовал портного. Не успев надеть новый костюм, вспомнил, что не принял ванну, и велел вылить в пруд десять галлонов духов. Тут его осенило поэтическое вдохновение. Он вызвал придворного стихотворца.

– Запишите-ка, – приказал Формайл. – Le roi est mort, les… Погодите. Рифму на «блещет».

– Вещий, – предложил поэт. – Рукоплещет, трепещет…

– Мой опыт! Я забыл про мой опыт! – вскричал Формайл. – Доктор Кресчет! Доктор Кресчет!

Полураздетый, очертя голову он влетел в лабораторию и сбил с ног доктора Кресчета, придворного химика. Когда химик попытался подняться, оказалось, что его держат весьма болезненной удушающей хваткой.

– Нагучи! – воскликнул Формайл. – Эй, Нагучи! Я изобрел новый захват!

Формайл встал, поднял полузадушенного химика и джантировал с ним на маты. Инструктор дзюдо, маленький японец, посмотрел на захват и покачал головой.

– Нет, посалуйста, – вежливо просвистел он. – Фссс. Васэ давление на дыхательное горло не есть верно. Фсс. Я покасу вам, посалуйста. – Он схватил ошеломленного химика, крутанул его в воздухе и с треском припечатал к мату в позиции вечного самоудавления. – Вы смотрисе, посалуйста, Формайл?

Но Формайл был уже в библиотеке – дубасил библиотекаря толстенной Das Sexual Leben Блоха, потому что у несчастного не оказалось трудов по производству вечных двигателей. Он кинулся в физическую лабораторию, где испортил дорогостоящий хронометр, чтобы поэкспериментировать с шестеренками; джантировал в оркестр, схватил там дирижерскую палочку и расстроил игру музыкантов; надел коньки и упал в парфюмированый пруд, откуда был вытащен изрыгающим проклятья по поводу отсутствия льда; затем выразил желание побыть в одиночестве.

– Я хочу пообщаться с собой, – заявил Формайл, щедро наделяя слуг оплеухами. Он захрапел, не успел еще последний из них доковылять до двери.