— Вот и лето прошло. В воздухе уже чувствуется осень, да?
— Я люблю осень, — сказала Хелена. — Для меня она всегда пахнет переменами.
— Правда? — Ник оглянулась на нее. — Не знаю. Мне кажется, она пахнет смертью, вся эта умирающая листва.
— Это одно и то же, — сказал Эд.
— Эд, что ты такое говоришь, это ненормально. — На лице Тайлера проступило отвращение.
— Почему?
Тайлер открыл рот, но ничего не сказал, лишь пожал плечами и поднес к губам стакан с портвейном.
— Нет-нет, полагаю, Эд прав, — согласилась Ник. — Смена сезонов и все такое. Но на меня это наводит тоску. Никогда не любила ни то ни другое. Ни перемены, ни смерть.
— Но ты же дьявол, ты будешь жить вечно, — сказала Хелена. — Старина Ник, как говорил дедушка.
— Спасибо, дорогая, ты очень добра.
— А разве нет? Меня ты сумела одурачить.
Хелена попыталась рассмеяться, но это прозвучало неестественно даже для нее.
— Ну, — ответила Ник, — допустим. И что? Я не собираюсь за это извиняться.
— Нет, нет, разумеется, нет. — Хелена приложилась к виски.
— Тебя ведь это вполне устраивает, верно?
— Разве когда-нибудь имело значение, что устраивает меня?
— Боже милосердный, Хелена, почему бы тебе наконец не сказать, что хочешь?
— Понятия не имею, о чем ты, дорогая.
— Отлично, будь по-твоему. — Ник покачала головой, и Хелене захотелось ее ударить. — Может, я и дьявол, но, черт побери, я твой дьявол, и тебе лучше принять это.
В комнате стало тихо. Тайлер уставился в пол, Эд смотрел на Ник. А Хьюз попросту исчез. Очень типично для него, подумала Хелена.
— Итак, — сказала Дейзи, входя в комнату с чем-то плоским и квадратным под мышкой, — как всегда, ничего не подозревающая. — Та-дам. — Она протянула сверток Хелене. — Папа? Иди сюда, ты нам нужен. Куда он подевался?
Хелена разорвала оберточную бумагу с силой, удивившей ее саму. Это была пластинка. На обложке красовалось расплывчатое изображение какого-то полуотвернувшегося хиппи. «Ван Моррисон[38]
. „Взорви свой разум!“» — было написано толстыми, похожими на сосиски, буквами. Хелена рассмеялась в голос и продемонстрировала пластинку остальным.Ник прикрыла рот рукой, пытаясь заглушить смех, ее глаза встретились с глазами Хелены.
— Дейзи, в самом деле. Ты думаешь, это подходит твоей тетушке?
— Ой, не будьте вы старыми перечницами. Это не про наркотики. — Дейзи забрала пластинку и направилась к проигрывателю. — Вы должны послушать эту песню. Называется «Кареглазая девушка». Точно про вас. — Она скосила глаза на Хелену. — Только у вас голубые глаза. — И тут Дейзи тоже расхохоталась. — Ох, не обращайте внимания. У меня сегодня все наперекосяк, верно? — Она опустила иглу на винил.
Легкий барабанный бит и гитарные переборы, в духе калипсо. Хелена улыбнулась. Песня была хорошая, радостная, из тех, что заставляют тебя хотеть стать счастливым, даже если ты несчастлив.
Дейзи схватила за руку Тайлера и принялась твистовать. Затем дернула к себе Эда, и вот они уже отплясывали втроем.
Хелена смотрела на шайку юных цыган, у которых все еще впереди. Даже ее сын, временами такой серьезный, выдавал свою версию твиста в стиле Чабби Чекера.[39]
Она глянула на Ник. Кузина протянула ей руку. Хелена вздохнула и взяла ее. Ник обняла Хелену за талию.
— Старые мы перечницы, — сказала Ник.
Хелена прижалась лицом к мягкой щеке кузины, в ней нарастала непонятная тоска. Через плечо Ник она видела, как дети улыбаются им. Только не Эд. Она была рада, что он не притворяется. Он нужен ей. Она затеяла игру, и ей нужны его сила и честность.
Она вдыхала аромат духов кузины и думала о мокрых листьях, про которые та говорила. Как она может любить Ник — после всего, что было? Казалось, сознание ее сейчас взорвется, так много было мыслей. Невыносимо. Поэтому она просто обняла Ник покрепче, точно в последний раз.
ХЬЮЗ
1959: июль
I
В доме звонил телефон.
Впоследствии, прокручивая этот момент в голове, Хьюз мог поклясться, что услышал звонок за квартал от дома. Но возможно, это память сыграла с ним шутку. Однако он совершенно отчетливо помнил ужас, поднявшийся в нем от этого звука.
Он шел не спеша по Трейл-стрит, отмахиваясь от мошкары, облаками висевшей в теплом июльском воздухе. Был ранний вечер; все утро без особого успеха провозившись с капиталами своего клиента, он ушел с работы пораньше и успел на «Лору»[40]
в «Никелодеоне» на Гарвард-сквер.Вот что нравилось Хьюзу летом в городе. Он мог уйти из конторы, и никому не было дела до того, куда он подевался. Его семья была далеко, на Острове, и он ощущал невесомость, что редко с ним случалось в рутинном существовании. Он мог поесть в одиночестве на кухне, сэндвич, а то и стейк, если было настроение готовить, затем пойти в кабинет и читать, пока не уснет на односпальной кровати. В их с Ник спальню он заходил только переодеться.