Тихая моя родина

Смерть ни на шаг не отходила от несчастных, сбитых в плотную кучу людей, ежедневно задавая работы мужчинам, знакомым со столярным ремеслом. Они делали гробы: простые, нетесанные, отличающиеся друг от друга только размерами. Маленъких требовалось больше, потому что каждый день умирало более десятка детей. Рафаил Лаврентьевич хорошо помнит штабеля гробов во дворе.

«Из нашей семьи, однако, ни кто не заболел, и я все эти полгода, несмотря на недоедание, оставался абсолютно здоровым. Благодаря этому других детей выручал часто. Дело в том, что за многими приезжали родственники со всех концов страны. Иногда им отдавали маленьких детей, но только в том случае, если дети были здоровы. Здоровых же было очень немного. Вот я и проходил вместо них освидетельствование в больнице для переселенцев, которая была на территории монастыря. Думаю, что таким образом мне удалось спасти жизнь многим своим ровесникам. Они наверняка бы умерли, оставаясь в этих стенах. Через врачей ежедневно проходило огромное количество маленьких переселенцев, какое-то время это позволяло мне выполнять подобные просьбы. И всё-таки вскоре меня начали узнавать, дескать, этот парень в прошлый раз под другой фамилией был. Больше я уже не ходил в больницу».

Почему не отдавали именно больных детей? Казалось бы, должно быть наоборот: если заболел ребенок — пусть его родственники выхаживают. Ведь в НКВД отлично понимали, что в условиях пересыльного пункта больного ждет неминуемая смерть. Но отпускать больных и измученных значило по-своему рассекретить тяжелейшие условия жизни в монастырских стенах. Так соблюдалась секретность, стоившая жизни сотням, если не тысячам детей.

Впрочем, дети всегда остаются детьми. Несмотря на холод и голод, несмотря на то, что вокруг них гуляла смерть, они психологически легче переносили тяготы этого заключения. Дети не вполне понимали страшные причины переселения из родных мест, мало задумывались о ближайшем будущем и были увлечены своими обычными забавами.

«У ворот монастыря стояла охрана НКВД, за стены они ни кого не выпускали. А нам, пацанам, очень хотелось сбегать на речку искупаться. Она была прекрасно видна через монастырские бойницы».

Мы идем по галерее вдоль стены, мой попутчик показывает на узкие прорези в кирпичной толще. Кажется, что если человеческое тело и может протиснуться в них, то с величайшим трудом, причем ни как нельзя гарантировать, что падение будет удачным.

«А мы вот прыгали или, вернее, выбрасывались через них с единственной целью — искупаться. Сейчас сам удивляюсь, как нам не страшно было, ведь здесь довольно высоко. A, между тем, я не помню, чтобы кто-нибудь из нас после этого хромал. Обратно нас пускали без проблем. Вообще, охрана впускала в монастырь кого угодно, а вот выйти было куда сложнее. За детей же, бегавших на речку таким рискованным способом, не переживали, знали, что от родителей они ни куда не убегут».

Всё это рассказчик произносит с почти детской лукавой улыбкой. Неожиданно его лицо становится серьезным, положив руку на край бойницы, он говорит: «Знаешь, этот полновесный церковный кирпич многое помнит, о многом может рассказать».

Стены, возведенные в XVIII веке, помнят действительно не мало. Ещё больше помнит земля, которую они окружают. Кажется, тюрьма вызревала в обители постепенно и неуклонно, до тех пор, пока вовсе не вытеснила монастырь.

Брат великого князя Ивана III‚ углицкий князь Андрей Большой, имел двух детей: Ивана и Дмитрия. Андрей враждовал с великим князем и тот, чтобы обезопасить государство от междоусобиц, приказал заключить своего брата в темницу, а малолетних детей его сослать в Вологодскую землю, где они были заточены в Спасо-Прилуцком монастыре. Братья, из которых старшему, Ивану, было 13 лет, а младшему, Дмитрию, 12 всю жизнь провели в оковах, не имея у себя ни чего, кроме иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость» в качестве родительского благословения.

Незадолго до смерти Ивана в 1522 году по его неотступным просьбам Спасо- Прилуцкий игумен Мисаил совершил его постриг в схиму с наречением имени Игнатий. Над гробницей этого молитвенника и страдальца, проведшего 32 года в темничных оковах, сразу же стали происходить многочисленные исцеления. Позднее Игнатий был причислен к лику святых. Его младший брат, Дмитрий, провел в заточении ещё 18 лет и скончался, так и не увидев свободы. Оба брата погребены в Спасском соборе Прилуцкого монастыря. Так невинные дети страдали от политических игр.

А бывали сюда помещаемы дети и не совсем невинные. В начале ХХ века в Спасо-Прилуцкий монастырь, так же, как и в другие монастыри епархии, направляли на содержание несовершеннолетних преступников. Известно, например, что здесь коротал свой дни юный негодник Николай Бобриков.