Тихая ночь

Заморозив ступни, но облегчив мочевой пузырь, Мими вернулась в спальню, осторожно прикрыла дверь в кухню, чтобы оттуда не пробивался свет, отодвинула край затемняющей шторы и чуть-чуть приподняла высокую раму.

Снаружи ясное черное небо рубили сабли света, скрещиваясь друг с другом, протыкая бездну над головой и время от времени ломаясь о редкие облака. Шум — или его отсутствие — говорил о многом: пожив с родителями в Баден-Бадене, Мими научилась различать ревущие модуляции бомбардировщиков, когда те проносились над городом, отражаясь в дребезжащих окнах и заставляя собак поджимать хвосты. В небе действительно были самолеты, только пролетали они не группами, а по одному; определить, вражеские они или свои, было невозможно, но было похоже, что пули и бомбы летят без какой-либо четкой цели. Вероятность угодить под них была крайне невысока.

Мими забралась в остывающую постель, свернулась калачиком и накрылась одеялами с головой, чтобы быстрее согреться; было как в утробе у матери или в гнезде — безопасно. Металлический стук эмалированных мисок подсказал ей, что еда готова, и, не желая, чтобы голая лампа, подвешенная в центре потолка, безжалостно резала ей глаза, Мими потянулась к выключателю торшера, через абажур которого полился более мягкий свет.

Подруга спиной толкнула дверь, внесла в комнату дымящийся поднос и поставила его на край кровати. Мими поняла, что перед ней добрая часть недельного рациона Евы. Увидев, что приборы на подносе рассчитаны только на одного человека, она сквозь голод ощутила прилив нежности к старой подруге. Подруге, сносившей неодобрительное высокомерие мужа, которого коробило от ее приземленного юмора и неразборчивости в связях. Причем Ева даже не пыталась скрывать эту неразборчивость, а в беседе с Мими и вовсе описывала свои похождения в таких красках, что та не верила своим ушам. Относительно невинную графиню фон Гедов подобные экзотические истории повергали в шок, но в конечном итоге это не мешало ей хихикать вместе с подругой, как в старые добрые школьные годы. Мими знала, что за коркой внешнего бесстыдства кроется нежная, ранимая душа; Ева отказывалась это признавать, но у нее была романтическая натура, которая часто конфликтовала с неутолимыми запросами тела.

Мими набросилась на черный хлеб, макая куски в суп и даже не замечая, какие они черствые. Увлекшись, она не сразу увидела, что Ева то и дело украдкой поглядывает на поднос и глотает слюну. Почувствовав себя виноватой, Мими усилием воли оторвалась от еды и подтолкнула поднос к подруге. Ева ответила на этот жест благодарным взглядом и улыбкой и тут же принялась набивать рот густой серой жижей.

Они продолжали есть, пока на подносе не осталось ни крошки. Как была, в пальто, шарфе и берете, Ева забралась в двуспальную кровать и устроилась рядом с Мими. Накрывшись одеялами так, что наружу торчали только головы, подруги лежали, наслаждаясь теплом и ленивым уютом полных желудков.

Снаружи опять взвыла сирена, и окна задрожали от гула авиадвигателя. Возле дома проехал грузовик. Водитель кричал что-то, но его слова заглушал стук дизельного мотора. Мими и Ева лежали, прячась от мира в мыльном пузыре, который обволакивает тебя, когда чувствуешь рядом живое, дружеское присутствие. Подруги не разговаривали, но, как хладнокровно призналась себе Мими, ничуть не возражали бы, если бы бомба одним махом положила всему конец, избавила их от холода, голода и одиночества.

Они дремали, целомудренно соединив пальцы, и каждая поддерживала в другой ощущение безопасности и легчайшим дыханием согревала воздух у лица подруги.

Разбудил их сигнал отбоя. Обе лежали без сна, но не шевелились, пока Ева не перевернулась на живот и, положив щеку на подушку, не вгляделась в профиль подруги, чтобы, как часто бывало, полюбоваться ямочками, которые рисовала ее улыбка. Она потормошила Мими, чтобы добиться этого эффекта, и та ее не разочаровала.

— Зачем ты меня разбудила?

— Тебя разбудила не я, а сирена, так что не обвиняй меня.

Мими перевернулась на бок и оказалась лицом к лицу с Евой.

— Здорово, черт побери! — Удовольствие было взаимным, и никаких подтверждений тому не требовалось. — Спасибо тебе, что ты здесь. Не знаю, что бы я делала, если бы не застала тебя. Я боялась… Не знала, чего ждать… Я имею в виду Штефана… Тебя тоже могли забрать. Писать было слишком опасно. Ты сама это понимаешь, верно? Ты ведь не думала, что я забыла о тебе?

Ева стиснула руку подруги и улыбнулась — но на ее ресницах заблестели слезы.