Читаем Тихая сказка (СИ) полностью

Омега кивает, судорожно и рвано подаётся на любые, даже мельчайшие прикосновения. Тор не говорит ему, что он должен сделать; Тор не указывает ему и не принуждает.

Он накрывает его своим телом так, словно действительно собирается защитить от всего, а затем целует в лопатку. Головкой он медленно раздвигает неподатливые стеночки и подхватывает Локи поперёк живота, когда у того разъезжаются колени. Его губы выцеловывают бледные плечи, пальцы напряженно сжимают сладкое, мягкое бедро.

Омега не может ничего с собой поделать и сжимается, а затем захлебывается. Тор срывается на рык, но не сдвигается с места. Пережидает пока Локи расслабится, отпустит скомканную в пальцах простыню и выровняет дыхание.

— Тебе придётся принять меня, детка… — Тор нежно прикусывает кончик его уха и гладит по животу. Слышит тихий, рваный скулеж и, зажмурившись, покачивает бедрами. — Не зажимайся…

Локи мотает головой, раскидывая волосы в стороны. В уголках его глаз собирается влага, а мышцы подрагивают, стараясь не сопротивляться проникновению. Но Тор целует его в шею, целует его в плечо и скользит рукой ниже, обхватывая его возбуждённый член.

— Ты такой чертовски тугой, детка… Мне все ещё не верится, что я все же нашёл тебя для себя. — его голос пленит, но не так сильно, как его действия. Он все еще не двигается, и Локи не знает, что он сделал такого в своей жизни, что заслужил такой сладкий, нежный и невероятный первый раз.

Тор не насилует его ни мысленно, ни физически, но качнувшись в первый раз уже не может остановиться. Локи хрипит на каждом толчке, пытается не сжиматься, но и расслабленным быть тоже не может. Тор покусывает мочку его уха, Тор прижимается грудью к его спине, Тор сплетает их пальцы, когда замечает как безнадежно омега скребет простыни, давясь эмоциями/удовольствием.

Тор не двигается так полно, как мог бы долго. Локи даже не знает/не помнит, надета ли на альфе защита. Он даже глаза открыть не может, руки сгибаются, бедра дрожат, пальцы выкручивает.

А затем Тор начинает отстраняться. Локи почти готов, что вот сейчас все и начнется, но его неожиданно и чертовски нежно вздергивают вверх. Альфа ставит его на колени, заводит его руки назад, с светлым мягким прядям, а сам перехватывает его бедра.

И входит до основания.

Омега срывается на позорный скулеж. Он начинает медленно, неторопливо двигаться.

— Ты чертовски горячий внутри, знаешь… Когда-нибудь я возьму тебя глубоко ночью, пока ты будешь спать, детка. — его руки поглаживают низ живота Локи, а затем надавливают. Тор срывается на рычание, чувствуя отголоски собственных толчков. А затем, будто бы одичавший пес, прикусывает его загривок. Все еще шепчет: — Я буду смотреть, как ты медленно просыпаешься и понимаешь, что твой зад уже влажный и заполненный… А ты будешь метаться, не сможешь понять, что происходит, но все же будешь стонать и дальше… Да, детка?.. Ты же будешь тихо хныкать и постанывать для меня, пока я буду брать тебя в своей постели?

Локи запрокидывает голову и не нарочно, но будто на потеху своему сладкому мучителю, стонет. Гортанно, долго. Тор дергает бедрами жестче, вколачиваясь в него в самый первый раз.

Это ощущается жарко. Локи будто пылает. Пылают его внутренности, пылает его кожа и его уши. Он не верит, что когда-нибудь окажется в постели этого странного, чувственного и восхитительного альфы, но все же цепляется за его слова, будто за соломинку.

Тор удерживает его бедра на месте и не дает упасть лишь удерживая зубами за загривок. Локи не чувствует боли, потому что боли нет. Его альфа заботится о его теле и разуме.

Он теряется пальцами в светлых волосах; он дышит через раз, жалобно постанывая. А затем чувствует, как вход растягивается сильнее: это твердый, чувствительный узел набухает в основании.

Он не может сдержаться. Он выплескивается на чужое постельное белье и чувствует, как Тор позади замирает, кончая тоже. А затем отстраняется, не давая узлу расцвести в полную силу. Локи сорвано хрипит, зажмуриваясь.

Они распадаются и откатываются в разные стороны. Несколько минут пытаются привести дыхание в норму.

Первое, что омега говорит:

— Так сложно было потерпеть узел?

И Тор смеётся. Потирает лицо ладонью.

Локи считает это несправедливым. Он позволил этому неотесанному, наглому альфе забрать у него самое, можно сказать дорогое, а тот вместо того, чтобы помочь ему, вместо того, чтобы лишить его этих отвратительных омежьих запахов… Он просто взял и скатился с него.

— Нет, это действительно отвратительно, знаешь. — он приподнимается на руках, отводит с лица прилипшие волосы и, наконец, поднимает глаза на парня. Сердце вновь вздрагивает, начинает биться чуть чаще. У Тора влажная, блестящая от пота кожа и все ещё сильно вздымающаяся грудная клетка. Глаза, на счастье омежьего сердца, прикрыты. — Ты мог бы чуть-чуть подождать, а?.. Мой нюх был бы крайне тебе благодарен. Конечно, тебе меня не понять, но запахи этих текущих по щелчку «мокрушек» отвратительны.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Музыка / Прочее / Документальное / Биографии и Мемуары