Читаем Тихая сказка (СИ) полностью

Вздохнув, омега опускает глаза и жмется теснее. Где-то там, в одной из комнат спит его будущий муж-блядь, а здесь, рядом с ним сидит его истинный. Истинный, у которого он уже не первый.

Если бы Локи спросили не сейчас, а намного раньше, лет пять назад, он бы сказал, что его жизнь — что угодно, но не норма. И нормой никогда не будет.

Тор затягивается и шепчет:

— Скажи что-нибудь.

Локи натягивает рукава на костяшки, трет кончик носа и тихо-тихо говорит:

— Смогу я… Смогу я с ним познакомиться?

На самом деле здесь, с Тором, ему проще, потому что не нужно прятаться за долгом и ответственностями. Но в то же время здесь, с Тором, ему неизвестно как себя вести и что говорить, что делать… Хотя, это, эта неизвестность, все же лучше чем что-либо, потому что альфа даже сейчас просто чуть склоняется и целует его в волосы. Локи зажмуривается от теплоты того, что разрастается в груди, а затем слышит:

— Он мёртв, детка. Почти девять месяцев как.

В груди сжимается слишком больно, и он не может открыть глаза. Закусывает губы, по щекам скатываются пара одиноких слезинок.

Локи жмется к Тору сильнее, обнимает его руку и шмыгает носом. Альфа говорит:

— У моего папы была одна особенность. Она передавалась в нашей семье из поколения в поколение, и омегам, и альфам, и даже бетам. Она могла передаться кому угодно, но только одному. Так вот… У моего папы было два истинных. — Тор тушит окурок о внутреннюю сторону крышки пачки от сигарет, а затем щелчком выкидывает его в окно. Пробежавшись пальцами по чёрным, как ночь волосам своего омеги, целует его в макушку вновь. — Одним из его истинных был мой отец. Он был вечным консерватором, суровым человеком традиций, который продолжал дело своей семьи и был очень уважаем во многих кругах. Вторым истинным моего папы был какой-то рок-музыкант. Я никогда его не видел, но папа всегда улыбался, когда начинал рассказывать мне о нем. Он говорил, что тот альфа просто зеркальная противоположность моего отца. Пару лет назад на одном из его концертов произошёл теракт. Папа еле пережил это, но… Я бы сказал, что он ушёл ещё тогда, вслед за своим истинным. Здесь, рядом со мной и моим отцом осталось лишь его тело, которое только и могло, что постоянно прикладываться к бутылке, да развязывать ссоры.

Прохлада разрастается, и Тор встаёт, закрывает окно, подтаскивает одеяло, кутая чуть пригревшегося Локи. Опускаясь назад, он замирает взглядом на высохших дорожках от слез на бледных щеках, затем смотрит в глаза. Осторожно коснувшись острого подбородка, шепчет:

— Ты такой чертовски прекрасный, детка. — а затем целует его. С ненавязчивой нежностью и сладостью. С закрытыми глазами, но не глубоко, не страстно. Чуть отстранившись, Локи распахивает веки и, наконец, видит цвет радужки своего альфы. Благодаря не слишком яркому ночнику, он видит эту сказочную лазурь, видит это голубое-голубое небо. И слышит: — Я так счастлив, что нашёл тебя.

Локи вздыхает, дёргает уголком губ, чтобы улыбнуться. Затем вновь обнимает Тора.

Тот вначале рассказывает о своей семье… О том, как они с отцом боролись с зависимостью папы. О том, как все их усилия продолжали оставаться безнадежными. И о том, как в конце этой зимы он сам обрезал тормоза у машины родителей.

— Со дня на день мне уже должно было исполнится восемнадцать, так что… Я слышал, как на новый год папа шепотом загадал освобождение. Его сердце будто превратилось в кровавое месиво, после смерти истинного, и он уже не мог чувствовать. А отец… Он же понимал его, и тоже чувствовал его боль, и чувствовал свою боль, и я… Я не считаю, что поступил неправильно, потому что могу понять насколько больно им было все эти несколько лет.

Локи коротко кивает и в который раз утирает соленые капли. Он не знает почему, но в груди так колко и остро. Будто бы чувства не его, а его истинного…

Тор рассказывает о Джи. Тор рассказывает о Джейн. Тор рассказывает о своём первом истинном.

О том, другом, истинном, который уже девять месяцев лежит в могиле, глубоко-глубоко в земле. И Локи не может перестать плакать. Он не делал этого так давно, что теперь слёзы текут и все никак не могут остановиться. Похоже, даже не собираются останавливаться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Музыка / Прочее / Документальное / Биографии и Мемуары