Читаем Тихая сказка (СИ) полностью

Локи чуть кривится, поднимая волосы одной рукой и удерживая их, а затем садится. На простынь тут же начинает течь прозрачная естественная смазка, и он кривится ещё сильнее. Но все же внутри отлегает: альфа позаботился и натянул защиту.

— Не думал, что ты такой брезгливый, детка. И как только Старк тебя терпит.

Меж его лопаток мягко ударяется картонная упаковка с салфетками, а Локи фыркает. Конечно же, Тор издевается над ним. Неудивительно.

— Это ещё кто кого терпит, ага… — Локи тянется к тумбочке и перехватывает волосы уже давно подмеченной резинкой, и только после вспоминает, что у него была своя. Где-то и когда-то, но, видимо, не сейчас. Затем аккуратно собирает смазку, утирает пот на лице, шее и груди. Между делом говорит: — Между прочим секс был отвратительным. Вот почему я никогда не имел желания найти своего истинного: теперь постоянно буду ходить склизкий, как лягушонок. Брр…

Тор не отвечает. Не издает ни звука. Омега находит своё нижнее белье, выкидывает салфетки в урну у двери и, чуть подумав, все же возвращается к постели. Только теперь мельком смотрит на альфу.

И попадает в ловушку его взгляда. Мгновенно.

Тор смотрит, усмехается, и Локи заливается стыдливым румянцем. Отводит глаза первым.

— Я не знаю, что ты делаешь, но прекрати это. Возможно, все действительно было не так плохо, но меня бесит вся эта гребаная смазка. Там у двери целая лужа, чёрт побери. — он отворачивается, кидает Тору его бельё, чтобы тот, наконец, прикрылся, а затем перехватывает волосы более аккуратно. Забираться назад на кровать не спешит.

— После первой настоящей вязки становится лучше. Ты не хочешь детей, но ты и не на таблетках, так что… Как только разберешься с этим, детка, так сразу.

В его голосе нет злости или обиды. Локи не может не обернуться, когда слышит звук открывающегося окна.

На улице уже начинает светать, а судя по часам на одной из тумбочек до утра осталось меньше двух часов. Тор раздвигает шторы, открывает окно нараспашку и усаживается на ковёр под ним. Подтянув к себе свои же джинсы, достаёт сигареты.

— Слушай… — Локи потирает лицо, вздыхает и, наконец, понимает, что все будет не так уж и просто. Все чувства внутри него перемешаны, будто просыпанные на пол карты. И он бы поднял, да не помнит названия мастей, и ничего не видит, и руки трясутся, и… И ещё куча этих самых «и», честно. — Я не хочу, чтобы появились какие-нибудь недомолвки и…

— Недомолвки? Так вот как это называется, когда изменяешь своему будущему мужу со своим истинным. — Тор прикуривает, поднимает глаза на ошарашенного, выбитого из колеи такой фразой омегу, а затем ухмыляется. Нежно говорит: — Расслабься, детка. Расслабься и прислушайся к себе, наконец. — он хлопает по месту рядом с собой, неспешно выдыхает сигаретный дым, не отрывая от своего омеги взгляда.

— Ты не делаешь всё это проще. — Локи поджимает губы, фыркает и, подойдя, все же опускается около альфы. Дергано и резко забирает у него сигарету, затягивается, тут же закашливаясь.

Тор мягко хлопает его меж лопаток, и Локи кажется, будто ему ставят клеймо принадлежности этой горячей, властной ладонью. Он жестко затягивается вновь.

— Ты… Расскажи мне что-нибудь о себе. — вернув себе и голос, и дыхание, Локи сгибает одну ногу в колене, откидывается на стену позади. Тор прикуривает новую сигарету, замирает, слыша его слова, а затем будто сам себе пожимает плечами. Кивает, откладывая зажигалку.

— Я родом из Австралии, но всю свою жизнь провел тут, в штатах. Долгое время жил в Аризоне, сейчас вот на юг Калифорнии перебрался. Как и тебе, мне уже есть восемнадцать, так что…

Локи кивает, слушая. Перекатывает на языке привкус никотина. Тор продолжает:

— Что до семьи… Родители погибли в автокатастрофе в этом феврале. Ни сестёр, ни братьев нет.

Альфа затягивается сильнее, а Локи всматривается в его профиль. Тоскливо дёргает уголком губ, бормоча:

— Соболезную.

— Да уж… Уже почти три месяца прошло, а я все ещё не знаю, как отвечать на эту фразу. Но мне приятно, что у тебя не слишком черствое сердце, детка. Я ожидал будет хуже.

— Ожидал? — из окна тянет поздневесенней прохладой, и он ежится. Тор, даже не смотря в его сторону, секунду спустя уже тянется к своей толстовке. Поднявшись, Локи быстро выбрасывает потушенный окурок и накидывает чужую теплую кофту. Та длинной ему до середины бедра и ощущается слишком уютно для вещи из чужого гардероба. — Так и думал, что с тобой все не так уж просто…

Локи опускается назад на ковёр и садится ближе к своему альфе, обнимает его за руку, прижимается щекой к плечу. Тор посмеивается и проходится свободной рукой по волосам, аккуратно зажимая в пальцах сигарету.

— Ты у меня уже второй такой, так что можно сказать я тебя насквозь вижу, детка.

— Второй, в смысле, омега?..

— Неа. В смысле истинный.

Локи хочет дернуться, вырвать, убежать, но… Он поднимает глаза и встречается с Тором взглядом. Понимает, что парень не лжет. Понимает, что носиться по комнате и устраивать истерику глупо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Музыка / Прочее / Документальное / Биографии и Мемуары