Тихая война

— До сих пор я действовал в Австрии. «Революционный совет» тоже родился в Вене, в моей собственной квартире. Австрия — это фронтовое государство. Было бы хорошо там иметь своего человека с соответствующими полномочиями.

— Типа посла?! — сверкнул глазами Беде.

Когда они согласились с моим планом, мы сообща разработали тактику нашего поведения. Беньямин сказал, что мой план хорош еще и потому, что рано или поздно такой человек все равно понадобится социал-демократам, а волею случая на этом посту может оказаться менее подходящий человек, чем я.

После всех этих предварительных обсуждений я направился к Ференцу Надю.

Он встретил меня с большим дружелюбием, чем прежде, и дипломатично попытался уйти от ответа на мои упреки, а я тем временем все наседал и наседал на него.

Неожиданно зазвонил телефон, и мы оба с облегчением вздохнули. Надь — потому, что хотел выиграть время, а я — потому, что знал, кто и с какой целью звонит ему.

Он легко, как молодой, подошел к аппарату и, чем дольше разговаривал, тем больше краснел. Мне было интересно слушать, как он старался отвечать, чтобы я случайно не понял, о чем идет речь.

— На чем мы остановились? — спросил он как ни в чем не бывало, вернувшись на свое место.

Я, как всегда в подобных случаях, сосредоточился.

«Что же теперь будет? — размышлял я. — Удался мой трюк или не удался?»

Мне было нелегко делать вид, что я ничего не знаю да и нисколько не интересуюсь тем, какое решение принял он относительно предложения Беде.

— Мы остановились на том, что все это была поспешная акция Раца, — ответил я на заданный вопрос. — Но в этом я сомневаюсь.

— Почему же? — удивился Надь.

— Да потому, что ни один из представителей ПМСХ ничего плохого тебе не сделает.

— Видишь ли, Миклош, тебя я люблю как родного сына. Что случилось, то случилось, изменить уже ничего нельзя. И все-таки я нашел выход. Назначим-ка мы тебя доверенным представителем «Венгерского революционного совета» в Австрии. Это гораздо больше, чем быть простым членом исполкома какой бы то ни было организации.

С меня словно тяжелую глыбу сняли. Для вида я немного поломался, но затем согласился, подивившись в душе тому, с какой готовностью и с каким бесстыдством он выдавал придуманный мною план за свой собственный, ничего, разумеется, не зная об этом.

Вечером того же дня исполком официально известил меня о том, что я назначаюсь его полномочным представителем в Австрии. Об этом было заявлено и председателю Европейского совета, где известие приняли к сведению.

Несколько лет спустя политический эмигрант Деже Шуйок, бывший после освобождения страны председателем венгерского национального банка, а затем основателем и вождем правой буржуазной «партии Шуйока», в брошюре «Несчастья венгерской эмиграции», вышедшей в Нью-Йорке в 1962 году, так писал об этом:

«А главное, что на самом ответственном участке — на австрийско-венгерской границе — новая организация была представлена коммунистическим деятелем».

В МАРТЕ ОПЯТЬ НАЧНЕМ — МОН

С точки зрения органов безопасности Венгрии, моя новая должность, признанная правительствами и различными организациями Западной Европы, с первых минут своего рождения была полезной.

Между тем конференция в Страсбурге подходила к концу. В номерах и салонах отеля, где мы жили, жизнь била ключом. Повсюду собирались кучки спорящих людей, сновали шустрые журналисты и репортеры. Как-то, когда мы разговаривали, сбившись в небольшую группу, ко мне подошел бывший адъюнкт университета Иштван Янкович, один из членов «Революционного совета». Он ни разу не выступил на заседаниях, и я почти совсем не знал его.

— У меня к тебе серьезный разговор, Миклош, — сказал он.

— Я весь в твоем распоряжении, — вежливо ответил я, даже не догадываясь, о чем он собирается говорить.

— Давай уйдем отсюда, здесь как следует не поговоришь.

Я был удивлен. Времени у меня почти не оставалось, и охотнее всего я отказался бы, но тут вспомнил золотое правило: всякое известие, любая информация, какими бы незначительными они ни казались, могут быть полезными.

— Неужели нельзя поговорить здесь? — воспротивился я.

— Речь пойдет о слишком важном деле, чтобы говорить о нем на виду у журналистов. Можешь поверить мне на слово.

«Это начинает казаться интересным», — подумал я и сказал:

— Ты меня заинтриговал, Пишта. Идем!

Мы вышли на тихую безлюдную улицу города. Мой спутник все время говорил о каких-то пустяках, не умолкая ни на минуту. Меня разбирало любопытство: с чего бы этот обычно молчаливый человек так разговорился. Он уже собирался свернуть в маленький тупик, когда я остановился и сказал:

— Послушай, дружище, ты меня зачем-то вызвал, таскаешь по улицам. Или ты сейчас же скажешь, в чем, собственно, дело, или прощай.

Он кивнул:

— Ты прав. Здесь место вполне подходящее.