Тихая война

До пограничной деревушки я шел по мощеной дороге, которую уже знал. Но, выйдя на околицу, остановился в нерешительности. Непроглядная ночь скрыла все ориентиры, по которым я двигался с той стороны всего два-три часа назад. В сумерках все выглядело иначе. О том, где проходит граница, я и понятия не имел, не говоря уже о маршрутах движения венгерских и югославских пограничников. Безвыходность положения придала мне храбрости. Покружив в темноте вокруг домиков на самом краю деревни, я заметил в окне одного из них слабый свет, подкрался к двери и постучал, вверив свою судьбу счастливому случаю.

На пороге появилась фигура мужчины. Мы тотчас узнали друг друга и смутились: это был уже знакомый мне пастух-свинопас. Бедный крестьянин, однако, вежливо пригласил меня войти в свою хибарку, все помещение которой состояло из одной комнаты; за занавеской похрапывала во сне его жена.

Хозяин угостил меня стаканчиком палинки, дал хлеба и лука, но о том, чтобы проводить, а тем более переправить меня через границу, и слышать не хотел, хотя я и посулил ему изрядную сумму денег.

Что же было делать? Пришлось мне опять уйти в кромешную темноту, не зная даже толком, где тянется незримая ниточка границы. Чтобы освободиться от лишнего груза, я оставил свой рюкзачок со всем его скудным содержимым крестьянину в подарок. Там были кое-какая провизия, смена белья, безопасная бритва с помазком и два куска хорошего мыла.

То, чего не сделали уговоры и деньги, сделало мыло. Оно было тогда большой редкостью, ведь надо было купать ребенка, стирать пеленки. Сердце бедного крестьянина дрогнуло, и он рассказал мне, как дойти до границы, где расположено здание югославской пограничной заставы. Последнее, видимо, он сказал для того, чтобы я не заблудился и смог обойти опасное место.

Мы распрощались. Пройдя немного по указанной тропинке, я остановился. На небе не было видно ни одной звездочки, впереди смутно чернели деревья, росшие на опушке леса. Идти через лес я не решался, без проводника там и в светлое время легко было сбиться с пути. Можно было бы пройти по неширокому лугу между деревней и линией границы, но я не знал маршрута и времени смены патрулей. Пастух ничего не сказал об этом, упомянув лишь, что югославы ходят с собаками. На открытом месте натасканный пес сразу учует нарушителя еще издали. Нет, этот вариант тоже не годился. Оставался последний, самый нелепый и опасный на первый взгляд — перейти границу в непосредственной близости от заставы.

Поразмыслив, я решил, что этот вариант имеет и свои преимущества. Если собаки залают, это вовсе не будет означать, что кто-то нарушил границу. Какой идиот отважится пересечь границу под самым носом у ее стражей? Короче говоря, я рассчитывал на притупление бдительности пограничников.

Довольно долго я просидел под кустом, наблюдая. Когда вышел очередной парный дозор, я подождал еще несколько минут, пока вернется дозор, который был сменен.

Все обошлось гораздо проще, чем я ожидал. Югославы были слишком уверены в себе, в совершенстве своей хорошо отлаженной системы, а на венгерской заставе, видневшейся неподалеку, царила мертвая тишина.

Оказавшись на родной земле, я мог встретиться с венгерским дозором. К этому надо было подготовиться. Я решил, что притворюсь пьяным. Скажу, что, дескать, приехал навестить родственников из глубинки, поддал немного и заблудился. В городе ведь нередко бывает такое, а почему бы не случиться такому и в деревне?! И если я окажусь хорошим актером, то мне могут и поверить. Конечно, надежда на это была довольно слабой…

Испытать мое сценическое дарование мне не пришлось: на всем пути до знакомого порога я не встретил ни единого человека.

Вернувшись в дом, откуда пустился в путь, я долго барабанил в окно, пока хозяева не отворили мне дверь, пробудившись от сладкого сна. Женщины поставили передо мной еду, мужчины уселись на лавку у стола, глядя на меня, как на воскресшего покойника.

— Ну и дела! — проворчал наконец мой давешний проводник. — Если бы своими глазами не видел, как вы перешли туда, ни за что не поверил, ей-богу!..

После моего, увы, столь краткого визита к югославам мне ничего не оставалось, как вернуться к своим друзьям и знакомым, снарядившим меня в дорогу. Правда, возвращался я не совсем туда, откуда вышел: в области Зала стало слишком уж «горячо», поэтому я решил перебазироваться в Шомодь. Добрые знакомые передавали меня из рук в руки, из дома в дом. Так я и добрался до села Холлад.

Приютил меня бедный крестьянин, имевший всего два хольда земли. Здесь я увидел, как много могут сделать трудолюбие и любовь землепашца. Маленький, на две комнатки домик блестел от чистоты и порядка, не показного, как это часто бывает, а естественного, идущего от благородства души его хозяев, всю жизнь гнувших спину в тяжком крестьянском труде и вопреки всему остававшихся приветливыми и доброжелательными к людям. Хозяина звали Петер Болдижар. Я поселился у него под видом пчеловода-пасечника, купив в рассрочку семь ульев в соседнем Феньеде. Необходимое снаряжение для этого занятия мне дали на время.