Тихие воды

Она подождала пока он проорется, надеясь услышать что-то конкретное, но это были эмоции, эмоции и еще раз эмоции – и никак не поймешь, что его взбесило. Ада почувствовала, что начинает заражаться от него, но продолжала играть в непонимание – для нее более естественным было бы орать в ответ, но сейчас это не годилось. Она спросила себя – что сделал бы Герман? – и ответ пришел сам собой, словно он был рядом, словно он шептал ей на ухо. Бесстрастность была его сильнейшим оружием, и Ада старалась казаться равнодушной.

– Да что случилось-то? – Она все же позволила своим рукам задрожать, вытаскивая сигарету, закуривая, она позволила себе выдать нервозность – но только так, чтобы не показалось, будто она в чем-то чувствует себя виноватой. Как же тонко надо было играть, чуть ли не за гранью ее возможностей, но если она где-то и фальшивила, если ее и выдавали глаза или мимика, Арфов был не в том состоянии, чтобы заметить.

– Шляешься непонятно где, спишь непонятно с кем, но ты бы хоть думала башкой, когда снимаешь номера в отеле на свое имя, хоть следи, чтобы не попадаться журналистам, у тебя же свадьба скоро! Фильм! Карьера чертова твоя! Сайровский в тебе заинтересован – а ты все это хочешь похерить?! Дрянь блудливая!

Его оскорбления пролетели мимо – так она удивилась – и когда он на секунду замолчал, успела вставить слово:

– Какие еще отели?

Он быстро подошел и швырнул ей на колени пачку фотографий. Неплохое качество, профессиональная работа, в очень хорошем разрешении, хотя явно снимали издали. И была на этих фотографиях она сама, собственной персоной, оглядываясь через плечо, подходила к какому-то зданию. На следующем фото, видно было, что это отель, скверный, как ей показалось, из дешевых. Его название поместилось в кадр почти полностью – и Ада могла поклясться, что никогда в нем не бывала. На третьей фотографии к ней подходил мужчина, протягивал руку, его лицо попало в тень, и она не смогла понять, знакомы ли они. А дальше шла съемка в максимальном приближении – мужчина обнимал ее за талию, рука скользила ниже, и этот хозяйский, похотливый жест, казалось, достаточно говорил об отношениях, что связывали этих людей.

– Может, теперь прекратишь, наконец, врать? – Проревел Арфов, продолжая метаться по кабинету. – И хорошо еще, что Гречин мне должен, хорошо, что это его идиоты сняли – и я первым узнал, а если бы нет? А если ты еще где-то наследила, дура набитая?!

Ада тряхнула головой, стараясь прогнать его крик, который мешал ей сосредоточиться. Недоуменно рассматривала саму себя – она точно знала, что ничего подобного не делала, но может, сошла с ума, может, сама не отдает себе отчет в своих поступках? Может, у нее раздвоение личности или амнезия на почве алкоголизма? Может, она лунатик? И когда это снято – ведь не может быть, что вчера, вчера она была совсем в другом месте, совсем с другим человеком, но это – не могло же ей присниться? – в любом случае алиби не назовешь. Она снова и снова рассматривала фотографии, приглядывалась – но это же она, она – это ее темные очки, закрывающие половину лица, ее манера повязывать платок на голову, выбивается из-под которого прядь ее темно-каштановых мягких волос, плащ…

Она пригляделась к фотографиям, где было видно только руку у бедра неизвестной женщины – у ее собственного бедра, то есть – стараясь смотреть объективно, не отвлекаться на изображение собственного лица, фигуры, на вопрос, не сошла ли она с ума. Плащ был почти точно ее, но вот только… Почти.

– Это не я, – она вскрикнула от радости, сделав это открытие, и Арфов, вдруг застыл посреди кабинета, она плечом, кожей чувствовала, что он готовится заорать снова – о том, что она лгунья, дрянь, предательница – и затараторила прежде, чем он смог начать.

– Посмотри, внимательно посмотри! Ну же, у тебя же есть глаза? Плащ – очень похож на мой, но мне-то шили на заказ, такого точно ни у кого больше нет, хотя и похоже вышло, но здесь подкладка темно-серая, а я сделала красную, вот здесь видно, смотри. И полы, смотри, чуть не так расходятся, потому что пуговицы пришиты ниже!

Теперь, когда она была уверена, что это не она, Ада вдруг увидела и другие мелочи. Она лихорадочно перебирала фотографии, азартно улыбаясь, словно ребенок, играющий в «найди десять отличий на этих картинках».

– У меня никогда не было такой сумочки! А нос, посмотри на нос, видишь?

Чуть-чуть другие пропорции фигуры, чуть-чуть не такой как у нее поворот головы, классические черты лица похожи – но то тут, то там мелькали отличия, которые могла бы заметить, пожалуй, только она… или тот, кто знал ее лицо так же хорошо, как она сама, косметолог, гример… Гример.

– Это же грим, кто-то загримирован и переодет, чтобы было похоже на меня. Родинка, смотри, родинка… – Она указала на собственную малозаметную родинку у виска, и у женщины на фотографии тоже была эта маленькая точечка, но чуть ниже и форма ровнее, словно ее нарисовали косметическим карандашом.