Тихие выселки

Алтынов потушил папиросу о мокрую траву. Прислушался к молодым голосам — все еще полуночничают. Да, за того парня Поля вышла замуж и уехала с ним на Алтай. С тех пор не видел Поли и не слышал ничего о ней. Канула. До седых волос дожил, но в снах она приходит к нему молодая, красивая. После такого сна он долго не может успокоиться.

— Она, Антонова, — зашевелился Костя, — меня смоленским бродягой зовет.

— Это почему? — спросил Алтынов, думая, что, может, и Костя всю жизнь станет вспоминать младшую Антонову, первую любовь свою.

— Отец у меня был смоленский. Я поступлю в ветеринарный техникум, после него пошлют куда-нибудь километров за триста.

Алтынову показалось прохладно, он с наслаждением забрался под одеяло.

— И тебе, Костя, никого и ничего здесь не будет жалко?

— Не то что не будет, но жизнь такая.

— Ну, а если колхоз тебя пошлет учиться?

— Если так, остался бы, Антонова говорит, она ни за какие деньги Малиновку не променяет.

Говорили, пока не заурчала машина. Видимо, парни поехали на карьер. У кого-то на насесте закричал петух.

— Спи, — сказал, зевая, Алтынов, — утром тебя не разбудишь!

Кажется, Костя уснул, как только грузовик уехал, может быть, он каждую ночь не спит до отъезда машины…

Иван Ильич проснулся и не понял, где он, сначала услышал жужжание движка, затем голос Кости:

— Антонова, ты заметила, я у Синицы копыта подрезал, заламываться стали.

— Спасибо, Костенька, молодец ты у меня!

«Вот те раз! Опасался, что Костя проспит, да сам дал храпака!» Иван Ильич поспешно натянул одежду, сбегал к пруду, кое-как умылся, чтобы не особо казаться заспанным. У калд стоял в сторонке, опять наблюдал, как работает Маша Антонова. У нее получалось удивительно ловко. Подошел Матвей Аленин, осведомился, как спалось, нет ли желания позавтракать вместе с ними. Алтынов отказался. Матвей догадался, за кем следит Алтынов.

— Хитрая молодежь пошла, возьми хоть Коську, хоть Маньку, они с техникой запанибрата. Думали, Прасковья ушла — замены не найдется.

Дойка закончилась. Пастухи принялись выпускать коров из калд. Алтынов поспешил к Маше, развязывающей тесемки халата, спросил, как думает жить ее мать. Маша глядела на пруд.

— Не знаю, что она думает, у нее своя голова.

Похвалил Машу и осторожно попытал, что, наверное, тяжело справляться с сорока коровами.

— Надо подыскивать доярку.

Маша недоуменно посмотрела на Алтынова.

— Я разве не справляюсь? Ну, чуточку попозднее закончу дойку, чем все.

Рядом с молочной стояла Анна Кошкина и внимательно следила за ними.

— Ну, а Кошкина как?

— Кошкина своих коров доит, до нее мне дела нет. — И, сияв халат, ушла в молочную.

На плотине появился «газик». Вездесущий Алексей сообщил, что приехал за Алтыновым, — его и Низовцева нынче приглашают к девяти утра в Конев на совещание. Вчера звонили в сторожку, но дед Макар сказал, что Алтынов лишь приедет вечером. Алексей заезжал на ферму, старик руками развел: пропал секретарь.

Надо было ехать.

Часть вторая

Мать и дочь

1

«Москвич» салатного цвета дожидался хозяина под окнами. Низовцев с утра собирался в Санск. Он, обжигаясь, ел мясные щи, по утрам он всегда хлебал щи, считая, что самое основное — свой «мотор заправить», после щей ел он истово жареную картошку, запивая молоком, все его движения приноравливались к будоражившим его мыслям. Трудно, когда стройка внеплановая, все же кирпич на Урочную поступил, на одном предприятии в Санске заместитель председателя отыскал цемент. Низовцев, думая, что бывает же так — у одних цемента излишек, а там, где ему положено быть, нет, втайне поругивал плановиков: ведь цемент вынуждали клянчить, клянчили, как погорельцы; конечно, сам Низовцев мог в Санск не ехать, справился бы и заместитель с отгрузкой того цемента, но у Низовцева были кое-какие связи, и он надеялся выпросить дополнительно несколько тонн цемента, потому что как раз распорядился заложить кормоцех, — работники «Сельхозтехники» обещали до зимы установить и смонтировать оборудование.

В сущности он, Низовцев, один занимается стройкой. От Алтынова помощи не жди. Какая помощь от него, когда Низовцев сам за рулем «Москвича», а на «газике» Алексей везет Алтынова в Конев, в больницу. Видишь ли, Алтынов романтик, ему захотелось на свежем воздухе поспать. Его радикулит за эту дерзость сковал. Хлипкий секретарь, болезненный. Селянкин был, вот это да! Здоровяк, «газик» застрянет, так Селянкин плечом в него упрется, поднажмет, глядишь, и выехали из болотины. И с людьми ладить умел, будто шутит, смеется, совсем свой в доску, смотришь, без нажима народ на свой лад настроил.

Алтынов в горячую пору уезжает: сенокос, стройка в разгар входит, но не жалеет Андрей Егорович, что один остается: Алтынов и раньше против стройки был, а приехал из Малиновки совсем помешанный — и люди там одичали, и перспективы никакой.

Низовцев вышел на улицу.