Тихие выселки

«Газик» стоял еще у квартиры Алтынова. Оказывается, шофер не уехал. Он возился около машины. И всегда так: как кто сильно заболел, бегут к Низовцеву просить, чтобы отрядил Алексея, потому что в таких случаях никто не умеет так плавно и осторожно вести машину, как он.

Низовцев подъехал к квартире Алтынова. Иван Ильич полулежал в «газике» на подушках, боясь пошевелиться. Андрей Егорович сказал, поглядывая на копошащегося Алексея:

— Не горюй, Иван Ильич, наши эскулапы тебя скоро на ноги поставят, всю казенную часть изрешетят уколами, но поставят.

Алтынов, покрываясь холодным потом от стреляющей боли, ослабшим голосом тужил:

— Нет, Андрей Егорыч, мой конь, видать, отскакал свое. Чуть сквозняк — я никуда не годный. Неужели проклятый радикулит меня скрючил за то, что я у Барского пруда поспал? А ведь благодать какая была! Молодостью пахнуло… Если я долго проваляюсь, ты не забудь Костю Миленкина, помоги ему поступить в ветеринарный техникум, умный паренек.

— О чем разговор, дадим подходящую стипендию, — соглашался Низовцев и, сердись на копошащегося Алексея, понимал, что теперь до самого отъезда «газика» не сможет отлучиться.

— Трудно будет тебе, Андрей Егорыч, одному, — продолжал Алтынов.

— Ничего, справлюсь. Я, слава богу, на здоровье не жалуюсь. Ты о работе не думай, ты книжки читай. В войну меня ранило, попал в госпиталь, так читал запоем, читаю и чувствую, что умнее становлюсь, а нам всем чуточку надо быть умнее, да вот… Мне сейчас читать неколи, а ты читай. Алексей тебе книжки будет возить. Правда, скучно читать о хозяйственном расчете, но ты все равно читай, если там про любовь читать или про приключения разные — одно расстройство нервов, а хозяйственный расчет мысли будит, думать заставляет.

Наконец Алексей перестал возиться с машиной. Из дома вышла жена Алтынова. Низовцев пожал холодную потную руку Ивана Ильича.

— Ну, выздоравливай. А вы, Полина Ефимовна, Ивана в дороге берегите, Алексея сдерживайте, если он быстро погонит.

Алексей, садясь за руль, укоризненно посмотрел на председателя.

Низовцев постоял, пока «газик» не скрылся за околицей.

«Ну что ж, — подумал он, выводя «Москвич» на Малиновский проселок. — Алтынова долго продержат в больнице, потом на курорт пошлют. По крайней мере, мешать не будет. Трудно одному, а с тобой еще труднее».

Дождей давно не было, и можно было проехать не только запавшим проселком, но и любым межником, если он совсем не затравенел. Проселок был пустынен, слегка смоченная утренней росой пыль низко поднималась и лениво оседала.

Спускаясь с горы, Низовцев увидел мчащий навстречу желтый «газик». Низовцев помнил почти все номера машин районных руководителей, но из-за дальности расстояния не мог разглядеть номера, да и такого цвета «газика» у районного начальства не было. Подъехав ближе, он узнал Селянкина, секретаря парткома коневского совхоза. Андрей Егорович остановил «Москвич» и вышел навстречу с распростертыми объятиями.

— Каким ветром, Виктор Васильевич? — спросил он и порывисто обнял высокого, кряжистого Селянкина.

— С попутным, Андрей Егорыч, с попутным, — пробасил Селянкин, освобождаясь от объятий радушного Низовцева.

— А я своего только-только проводил.

— Куда ты его?

— В больницу. Радикулит. Да, вот какие дела, Виктор Васильевич. Ты бы в гости с супругой приехал. Антонина Самсоновна вас часто вспоминает. Нашли бы времечко посидеть. Помнишь, как мы с тобой работали. Вот давали! Один туда, другой сюда, и все в согласии. Отняли тебя.

— Что так мрачно, Андрей Егорыч?

— Жалею тебя, Виктор Васильевич. Придумали: один и тот же коммунист может избираться на должность секретаря парторганизации только дважды. Хорошо, что на последнем съезде эту помету из устава выкинули. Эх, чуть бы пораньше, мы бы никуда тебя не отпустили.

— Алтынов опытный работник, я, в сущности, его ученик, он учил меня, как вести партийное хозяйство.

— Не спорю. В райкоме он был на месте, здесь же с людьми надо работать, знать их подноготную, психологию, знать хозяйство. Я руководитель, мое дело, чтобы планы выполнялись, а ты — партийный деятель, обеспечь, выражаясь по-армейски, моральный дух личного состава. Так-то… Ты откуда?

— У вас в Малиновке был. Не будешь ругаться, что без спросу по колхозу езжу?

— Уж не с проверкой ли? Может, как члена райкома тебя послали по жалобе Прохора Кузьмича? Да, начальники на меня стали жаловаться. В контору ехать некогда, любое предписание вытаскивай — не поеду: тороплюсь в Санск насчет цемента, задавай вопросы на ходу, все выложу, как на духу.

— Андрей Егорыч, — попытался остановить Селянкин.

— Погоди Егорычем величать, может, я этого не заслужил, может, я произвол творю, авторитет Прохора Кузьмича подрываю. Я же в неперспективной Малиновке дома разрешаю строить.

— Андрей Егорыч, дай мне слово сказать…

— И ты согласился проверять?

Селянкин сграбастал худощавого Низовцева, прижал к себе и, смеясь, отпустил: