У Маши сердце упало, щеки загорелись. Наверно, начальство, а она-то всего наговорила. Ну, беда. Вот в летний лагерь заглянут, увидят, как их маляр из Санска коров доит. Ну, доболталась. Недаром говорят: язык — враг мой. Намолотила. Шла домой и остановилась у крыльца озаренная. Лицо-то Василия Григорьевича вроде знакомое. Где Василия Григорьевича видела? Постояла, мысленно перебирала районных начальников, нет, ни один не похож. Попыталась областных вспомнить. И те были не такие. Немного успокоилась. В избу не пошла, села на крыльце, сидела и с проселка глаз не сводила: ждала, когда «Волга» по нему проедет. Видать, загостились. У Маши кончилось терпение, неужто проглядела? «Волга» показалась из-за угла крайнего дома и пошла вверх к республиканскому шоссе.
— Ну, гора с плеч.
Вечером до начала дойки в летний лагерь с новостью приплелся дед Макар. Он сказал, что на ферму приезжал прежний председатель Василий Григорьевич Калязин, что теперь в больших чинах ходит. Андрей Егорович мужик с гонором, цену себе знает, а с Калязиным говорил с почтением. Дед Макар весь был точно на шарнирах, показывал, какие огромные да душистые папироски курит Калязин, как его, деда, ими угощал и какой зрячий человек, «глянет на тебя, расшиби в тыщу, и видит, как голенького».
Деду Макару верили исполу, да и не до ляс было. У Гришки Пшонкина что-то не ладилось с силовым агрегатом. Гришка погнал грузовик на выселки за Шурцом Князевым, а доярки набились в избушку — вечер был прохладный. Маша осталась под липой. В волнистом вечернем небе довольно высоко плыли серые тучи, под ними, над старыми ивами, наверно посаженными при помещике, что здесь винокуренный завод имел, играли грачиные стаи. Стая, сгустясь до черноты, падала вниз, потом, выравниваясь, стремительно проносилась над верхушками деревьев, и тогда от бесчисленных крыл начинал шуршать воздух, а ивы принимались шуметь ветвями с реденькой листвой.
Маша следила за птицами и думала, что настало время грачам улетать. Они улетят в теплые края, может, к морям и океанам. Какие они, моря? Как она, Маша, мало видела. Крылья бы. Усмехнулась: разве ее кто держит здесь?
Нет, никто не привязал к Малиновке, кому надо, те снялись с места. Давно ли цвели черемуха и сирень, давно ли к подругам ездили три парня с карьера. Но как все переменилось. Юрка Шувалов иногда приезжает в Малиновку, но прямо к Грошевым. Нинка с Вовкой Казаковым уехали в Казахстан.
А грачи, галдя, все толклись. Вдали двигался свет. Возвращался Гришка Пшонкин. На шум мотора из избушки выбежала Дуся, кинулась к мужу:
— Шура, ты свитер не забыл поддеть?
Проверила — не обманывает ли. Пока Князев ремонтировал бензодвигатель, не отходила от него. И дядя Матвей ревниво следил за зятем, а когда двигатель застучал, сказал с гординкой:
— Что значит мастер!
У Дуси своя, не совсем понятная для Маши жизнь. Бывало, постоянно посмеивались над страхами да опасками Дуси. Теперь трусиха Дуся за Шурца в любую драку полезет. Мой, не тронь!
Маша с поджатыми губами прошла мимо Шурца и Дуси. Шурец, должно быть, ее не заметил, он разговаривал столько что подъехавшим на Серке Тимофеем Грошевым. Грошев, не дослушав Князева, остановил Кошкину, несшую доильные аппараты, сказал громко, чтобы слышали:
— Анна, завтра в Кузьминское к Низовцеву!
— Транспорт давай.
— «Газик» пришлют.
— Коли так, куда ни шло, поеду.
Дорогой Кошкина важничала. Гордо глядела поверх голов доярок. У Маши было свое: мать подобрала себе пару и улетела, а она, Маша, врала Калязину, что в городе живет, выселок постеснялась, не сказала, что дояркой работает, хорошо, что он ее не помнит. Мать знает и Анну Кошкину помнит, сказал, что «труженица она хорошая, но не терпит, когда кто впереди нее». Зачем все-таки Низовцев тетку Анну вызывает, может быть, Калязин посоветовал, чтобы быть с ней построже; она, Маша, говорила Калязину, что ее мать, Прасковья Антонова, через Анну Кошкину в город уехала. И еще говорила, что Анны на ферме побаиваются.
На другой день стало известно, что Анна Кошкина взяла себе коров Нинки Коршуновой. Анна сама ту весть разнесла.
— Молоденькие девушки, как знаете, нынче ненадежны. Ниночка обрадовалась, что паренек сыскался, коровенок кинула на произвол судьбы, а комсомолка тоже. Ну, бог с ней, ей с муженьком нежиться да тешиться, а нам дело делать.
5
На Урочной Князев встретил знакомого механика с базы хлебопродуктов, пожаловался на житье. Механик принялся усиленно зазывать его к управляющему: «Нам электрик нужен, квартирку дадут, одну комнатешку, но дадут». Князев к управляющему не пошел, а, ободренный механиком, прямо с Урочной покатил в Кузьминское.
Низовцев звучно шлепнул по протянутой руке Князева, сказал наигранно весело, стараясь угадать, по каким делам к нему нагрянул парень:
— Аа, рабочий класс, садись, дорогой, рассказывай.