Тихий американец

В отличие от них мне было за что вознести благодарность богу: разве Фуонг не была жива? Разве Фуонг не «предупредили»? Но перед глазами у меня было изуродованное туловище в сквере, ребенок на коленях у матери. Их не предупредили, они не стоили того. А если бы парад состоялся, разве они все равно не пришли бы сюда из любопытства, чтобы поглазеть на солдат, послушать речи, бросить цветы? Стокилограммовая бомба не разбирает. Сколько мертвых полковников стоят смерти одного ребенка или рикши, когда вы создаете национально-демократический фронт?

Я остановил моторикшу и попросил свезти меня на набережную Митхо.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1

Мне нужно было вечером избавиться от Фуонг; я дал ей денег, и они с сестрой пошли в кино. Я поужинал с Домингесом и, вернувшись, стал ждать Виго; он пришел ровно в десять. Виго извинился, что не может ничего пить: он очень устал и, если выпьет, то сразу же захочет спать. День для него сегодня выдался очень утомительный.

– Убийства? Несчастные случаи?

– Нет. Мелкие кражи. И несколько самоубийств. Здешние люди азартны, а проиграв все, что у них есть, кончают самоубийством. Знай я, сколько времени мне придется торчать в моргах, ни за что бы не стал полицейским. Терпеть не могу запах нашатыря. Не выпить ли все-таки пива?

– Увы! У меня нет холодильника.

– Не то что в морге. Тогда капельку английского виски.

Я вспомнил ту ночь, когда мы спустились с ним в морг и нам выкатили из холодильника труп Пайла, как поднос с кубиками льда.

– Значит, вы не едете в Англию? – спросил он.

– А вы наводили справки?

– Да.

Я протянул ему стакан виски твердой рукой, чтобы он видел, как крепки мои нервы.

– Виго, объясните, почему вы подозреваете, что я замешан в убийстве Пайла? Разве у меня были мотивы? Вы думаете, я хотел вернуть Фуонг? Или мстил за то, что ее потерял?

– Нет. Я не так глуп. Люди не берут на память книг у своих врагов. Вон она у вас на полке. «Миссия Запада». Кто такой Йорк Гардинг?

– Это тот, кого вы ищете, Виго. Он убил Пайла: с дальнего прицела.

– Не понимаю.

– Он газетчик высшего ранга, – их называют дипломатическими обозревателями. Выдумав теорию, он насильно подгоняет под нее факты. Пайл приехал сюда, обуреваемый идеями Йорка Гардинга. Тот как-то раз забрел сюда на недельку, по пути из Бангкока в Токио. Пайл сделал ошибку, претворив его идею на практике. Гардинг писал о «третьей силе». Пайл нашел эту силу: мелкого, дрянного бандита с двумя тысячами солдат и парочкой ручных тигров. Он вмешался не в свое дело.

– А с вами этого никогда не случается?

– Стараюсь, чтобы не случалось.

– Но вам это не удается, Фаулер.

Почему-то я вспомнил капитана Труэна и ту ночь в хайфонской курильне опиума, – с тех пор, казалось, прошли целые годы, как он тогда сказал? «Стоит поддаться чувству, и все мы рано или поздно становимся на чью-нибудь сторону».

– Из вас, Виго, вышел бы хороший священник. В вас что-то есть: перед вами легко исповедоваться, если человеку надо в чем-то сознаться.

– Меня никогда не влекла роль исповедника.

– Но вы все-таки выслушивали признания?

– Время от времени.

– Потому, вероятно, что ваша профессия, как и профессия священника, приучала вас не ужасаться, а сочувствовать. «Господин Шпик, я должен рассказать вам откровенно, почему я вышиб мозги у этой старой дамы». «Конечно, Гюстав, не смущайся и выкладывай все начистоту».

– У вас иронический склад ума. Почему вы не пьете, Фаулер?

– Разве преступнику не опасно пить с полицейским чином?

– Я не говорю, что вы преступник.

– А вдруг алкоголь пробудит во мне желание покаяться? Ведь в вашей профессии не принято соблюдать тайну исповеди?

– Но человеку, который кается, тайна совсем ни к чему, даже когда он открывает душу священнику. У него другие побуждения.

– Очиститься?

– Не всегда. Иногда ему хочется посмотреть на себя со стороны. Иногда он просто устает от вранья. Вы не преступник, Фаулер, но я хотел бы знать, почему вы мне солгали. Вы ведь видели Пайла в ту ночь, когда он был убит.

– Почему вы так думаете?

– Я ни минуты не подозревал, что вы его убили. Вряд ли вы стали бы пользоваться для этой цели ржавым штыком.

– Ржавым?

– Такие подробности узнаешь при вскрытии. Но я вам уже говорил: причина смерти не штык, а тина Дакоу. – Он протянул мне стакан, чтобы я налил ему еще виски. – Давайте вспомним. Вы ведь пили с ним в баре «Континенталь». Было десять минут седьмого, если я не ошибаюсь?

– Да.

– А без четверти семь вы разговаривали с каким-то журналистом у входа в «Мажестик»?

– Да, с Уилкинсом. Я вам уже говорил. Тогда же ночью.

– Да. Я это проверил. Удивительно, как вы помните все до мельчайших подробностей.

– Я ведь репортер, Виго.

– Может быть, время и не совсем совпадает, но кто же вас станет винить, если вы и урвали четверть часика в одном месте или минут десять в другом? У вас не было оснований предполагать, что минуты будут играть такую роль. Наоборот, было бы подозрительно, если бы вы оказались уж очень точны.

– А разве я был неточен?

– Не совсем. Вы разговаривали с Уилкинсом без пяти семь.

– Десять минут разницы.