Тихий американец

— Конечно. Я же говорю. И часы били ровно шесть, когда вы прибыли в «Континенталь».

— Мои часы всегда немножко спешат, — сказал я. — Который час на ваших?

— Восемь минут одиннадцатого.

— А на моих восемнадцать. Видите?

Он не дал себе труда поглядеть и сказал:

— В таком случае время, когда, по вашим словам, вы разговаривали с Уилкинсом, не сходится на двадцать пять минут. По вашим часам. А это уже серьезная ошибка, не правда ли?

— Может, я мысленно скорректировал время. Может, в тот день передвинул стрелки. Иногда я это делаю.

— Вот что интересно… — сказал Виго. — Подлейте мне немножко содовой; вы сделали смесь слишком крепкой… Интересно, что вы на меня совсем не сердитесь. А ведь не очень приятно, когда вас допрашивают.

— Меня это увлекает, как детективный роман. Да в конце концов вы же знаете, что я не убивал Пайла. Вы сами это сказали.

— Я знаю, вы не присутствовали при его убийстве.

— Не понимаю, для чего вам нужно доказать, будто я был на десять минут позже тут и на пять там?

— Это дает вам запас времени, — сказал Виго. — Свободный промежуток.

— Свободный для чего?

— Для того, чтобы Пайл мог к вам прийти.

— Почему вам надо во что бы то ни стало это доказать?

— Из-за собаки, — сказал Виго.

— А тина у нее на лапах?

— На лапах не было тины. Был цемент. Видите ли, в ту ночь, когда собака шла за Пайлом, она ступила где-то в жидкий цемент. Я вспомнил, что в нижнем этаже вашего дома работают каменщики, — они здесь и сейчас. Я прошел мимо них, когда поднимался к вам. Они допоздна работают в этом городе.

— Мало ли где в этом городе вы найдете каменщиков и жидкий цемент. Разве кто-нибудь из них заметил собаку?

— Конечно, я их об этом спросил. Но если бы они даже ее и заметили, они бы мне все равно не сказали: я ведь из полиции. — Он замолчал и откинулся на спинку стула, пристально разглядывая свой стакан. Казалось, он вдруг увидел какую-то тайную связь событий и мысленно был далеко отсюда. По тыльной стороне его руки ползла муха, но он ее не отгонял, — совсем как Домингес. Я ощущал в нем какую-то силу — подспудную и непоколебимую… Кто его знает: может быть, он даже молился.

Я встал и, раздвинув занавески, прошел в спальню. Мне ничего там не было нужно, — хотелось хоть на минуту уйти от этой молчаливой фигуры. Книжки с картинками снова лежали на полке. Фуонг воткнула между баночками с кремом телеграмму, — какое-нибудь сообщение из редакции в Лондоне. У меня не было настроения ее распечатывать. Все было так, как до появления Пайла. Комнаты не меняются, безделушки стоят там, где их оставили; только сердце дряхлеет.

Я вернулся в гостиную, и Виго поднес стакан к губам.

— Мне нечего вам сказать, — заявил я. — Абсолютно нечего.

— Тогда я пойду, — поднялся он. — Думаю, что мне не придется вас больше беспокоить.

У дверей он обернулся, словно ему не хотелось прощаться с надеждой, — со своей надеждой или с моей.

— Странный фильм вы смотрели в ту ночь. Вот не подумал бы, что вам нравятся исторические картины. Что это было? «Робин Гуд»?

— Кажется, «Скарамуш». Надо было убить время. И отвлечься.

— Отвлечься?

— У всех у нас, Виго, есть свои неприятности, — сдержанно пояснил я ему.

Когда Виго ушел, мне оставалось ждать еще час появления какого-нибудь живого существа: пока Фуонг не придет из кино. Поразительно, как меня взволновало посещение Виго. У меня было чувство, будто какой-то поэт принес мне свои стихи на суд, а я по небрежности их уничтожил. Сам я был человеком без призвания, — нельзя ведь считать газетную работу призванием,

— но я мог угадать призвание в другом. Теперь, когда Виго ушел, чтобы сдать в архив свое незаконченное следственное дело, я жалел, что у меня не хватило мужества вернуть его и сказать:

«Вы правы. Я видел Пайла в ту ночь, когда его убили».

2

По дороге к набережной Митхо я встретил несколько санитарных машин, направлявшихся из Шолона к площади Гарнье. Слухи разносятся быстро; об этом можно было догадаться по лицам прохожих: они с недоумением оборачивались на тех, кто, как я, ехал со стороны площади. Но когда я достиг Шолона, я уже обогнал слухи: жизнь там была оживленной, привычной, еще ничем не нарушенной, — люди пока не знали.

Я разыскал склад мистера Чжоу и поднялся к нему домой. Со времени моего последнего визита здесь ничего не изменилось. Кошка и собака перепрыгивали с пола на картонки, а оттуда на чемодан, как шахматные кони, которые никак не могут сразиться друг с другом. Младенец ползал по полу, а два старика все еще играли в маджонг. Недоставало только молодежи. Едва я появился в дверях, как одна из женщин принялась наливать мне чай. Старая дама сидела на кровати и разглядывала свои ноги.

— Мсье Хена, — попросил я. Покачав головой, я отказался от чая: у меня не было настроения снова затевать это долгое и горькое чаепитие.