Света рассказывает о том, как сгорели в доме на праздник Первомая ее родители, как тетка взяла ее к себе, как отец Василий позвал ее в храм, а она с радостью откликнулась, и храм стал ее родным домом. Она представляла меня редким селянам - все при деле, знакомила с коровами, козами, гусями - наизусть знала клички и даже характер животин: "Зося тихая, ласковая, а вот эта Гулька - просто наказание, постоянно убегает от хозяйки, то клеверу объестся до колик, то бодается, то забор повалит". И всё девочка говорила с улыбкой, радостно и просто. И по всему видно, даже непоседливая телушка Гулька, кусачие гуси, даже самые суровые крестьяне - все, завидев девочку, улыбались, приветственно взмахивали руками, хвостами, головами... Я же был в ореоле ее света, меня воспринимали как вялую тень искристой Светы, но и тому я радовался. Зашли в дом тетки, познакомился с усталой грустной женщиной, которая при появлении племянницы зарделась, забегала, налила нам парного молока, протянула по два ведра: "Поди, в лес зайдете, так наберите грибов!"
- Неужели можно набрать целых четыре ведра? - спросил я недоуменно, привыкший покупать грибы на рынке поштучно для супа или вкусовой добавки в жареную картошку.
- Запросто! - сверкнула девочка белыми зубами. - Сам увидишь.
И на самом деле, стоило войти в лес, как на первой же полянке мы наполнили маленькими боровичками по первому ведру, на второй полянке по соседству - лисичками по второму ведру. Забежали к тетке, оставили грибы, услышали похвалу и вернулись в поля. На берегу реки, запыхавшись, упали в траву и засмотрелись на прозрачные облака, плывущие по синему небу. Я рассказал, как всю дорогу сюда, нас с бабушкой поливал дождь, на что Света с таинственной улыбкой ответила:
- Нам то что, для сельских любая погода в радость. Нам и дождик и солнышко - всё для урожая сойдёт. Это батюшка в вашу честь такую погоду намолил.
- Как это?
- А вот пойдем, я тебе кое-что покажу.
Мы вскочили и быстрым шагом направились к вышке, стоявшей среди поля на пригорке. Забрались на верхнюю площадку. "Смотри по кругу!" По всему горизонту чернели сизые, набухшие водой тучи, то там, то сям поблескивали синие ломаные молнии. И только над нами, на пятачке земли, километров десять в диаметре, голубело небо, сияло солнце, плыли белые легкие перистые облака и весело цвиркали птицы.
- Неужели это можно намолить?
- Можно, как видишь, - кивнула Света. - Наш батюшка и не такое может. Он святой.
Внезапно именно здесь, на вышке, вспомнились ночные страхи, и я рассказал о них Свете. Она задумчиво кивнула, немного помолчала, что-то вспоминая.
- Со мной тоже такое бывало. Знаешь, как тяжело было потерять родителей. Хоть они и выпить любили, хоть и поколачивали меня, а все же родные. Меня даже несколько дней терзали мысли о самоубийстве. Только стоило мне прийти в храм к батюшке нашему, как вся эта тьма ушла. Отец Василий брал твою голову в свои руки?
- Да, сегодня утром. У меня после ночных страхов сильно голова болела.
- Видишь, наверное сразу и боль, и страхи, и вообще все неприятности - как ветром сдуло?
- Точно. Сдуло.
- А вместо темноты засветило солнышко? Так ведь? Если ты сюда приехал, значит батюшка взял тебя под своё крыло. Как птица берет под крыло птенчиков и защищает их от коршуна. Так что теперь в твоей жизни будет больше хорошего. Вот увидишь.
- Скажи, пожалуйста, - спросил я, осмелев, - ты знаешь, что такое любовь?
- Конечно, - кивнула девочка серьезно. - Это то, что дарит нам Иисус Христос, ведь Он - Бог Любви.
- А как ты узнаёшь, что пришла любовь?
- Очень просто, - улыбнулась она чуть смущенно. - Когда приходит любовь, в сердце становится тепло и плакать хочется.
Эти простые слова глубоко врезались в память, я их потом вспоминал всю жизнь.
Потом мы со Светой рядом стояли в храме. Она держала в руках блокнот с карандашом. Будто смотрела внутрь себя, находила нечто колючее, тихонько ойкала, записывала в блокнот грех и, как бы извиняясь, смущенно посматривала в мою сторону. Отец Василий меня подробно исповедал. Появилось такое чувство, будто он видит меня насквозь. Он напоминал о давно забытых проказах, непослушании, драках и обидах - я согласно кивал: "грешен", а он удовлетворенно кивал: "молодец, не жалей ты их, вытаскивай из души, кайся, кайся". И я каялся, со стыдом и облегчением. После исповеди мы со Светой вычитывали молитвенное правило для причастников, она - одну молитву, я - следующую... Она - легко и привычно, я - запинаясь, мыча, натужно. Но ни малейшей нотки издевки - наоборот, терпеливо и даже переживая за меня, неумеху, девочка помогала так бескорыстно, с таким невероятным дружеским участием... На утренней воскресной службе Света снова стояла рядом и как могла поддерживала меня. Сильно хотелось пить, ближе к завершению службы у меня от голода урчало в животе, от слабости чуть покачивало. Света шептала на ухо: "потерпи еще немножко, зато потом так хорошо будет, как никогда в жизни, вот увидишь".